— Что же вы здесь делаете? — спросил пан Рожер, придя в отличное расположение духа. — С тех пор, как я имел удовольствие видеться с вами в Варшаве у графини, я был уверен, что вы давно уже в Галиции.

— Я располагал возвратиться, — сказал барон, — но у вас тут так хорошо. Завязались знакомства, и вот путешествую по краю. Теперь, собственно, еду к Туровским, которые живут где-то здесь по соседству.

Разговор долго продолжался половину на польском, половину на французском языке, и наконец зашла речь о поломке экипажа.

— Это уж наша удача! — сказал пан Рожер, хватая барона за руку. — Родители мои, у которых есть здесь дом в деревне и которые теперь живут в нем временно, — прибавил он, — будут счастливы пригласить вас к себе. Мы прикажем вашему кучеру ехать к нам на двор, а сами пойдем пешком к нам на чай.

— Покорнейше просим и не отпустим, — сказал старый Скальский.

— Не отпустим, — повторила аптекарша.

Барон поклонился, но ему хотелось, чтоб приглашение подтвердила хорошенькая девица, и он взглянул на панну Идалию, которая улыбнулась ему чрезвычайно приветливо.

Брат и сестра были счастливы, отец обрадовался, и только одна мать встревожилась немного, подумывая о приеме достойного гостя, за который боялась получить головомойку от дочери.

Сердце панны Идалии с живостью билось. Хотя она и смеялась как над предрассудками, так и над теми, кто им следовал, однако описанную встречу считала не простою случайностью… Она первая увидела молодого человека, на ней первой остановился его удивленный взор… Без сомнения, он должен быть богатый жених, отправляющийся к графиням Туровским, которому она, как разбойник на дороге, предназначена была вырвать сердце.

Она кипела досадой, что ей не дали еще выговорить слова, но обворожила его и чарующим взором, и артистическими позами. Мы живем не в эпоху сентиментализма; любовь доступна только простым, дурно воспитанным людям, в лучшем обществе страсть заменяют расчет, иногда минутная прихоть, фантазия. Панне Идалии было необходимо сделать блестящую партию и прикрыть атрибуты отцовского ремесла графской мантией или по крайней мере известной шляхетской короной. Она готова была улыбаться первому встречному жениху, лишь бы он отвечал требуемым условиям. Весьма разумное воспитание в духе века охраняло ее от того, то называется любовью; идеалом для нее служил не человек, но его оправа, то есть общественное положение, обстановка.

Она усердно хлопотала бы и о семидесятилетнем старике, если б он доставил ей княжескую корону. А теперь вдруг представляется барон, красивый молодой человек, по всей вероятности— богатый, и который едет к этим несносным Туровским, с которыми вскоре познакомится читатель.

— Признайтесь, барон, что местность наша принадлежит к красивейшим во всем крае, — сказал аптекарь, который в присутствии новых знакомых старался говорить отборными словами. — Она плодородна, обильна и, кроме того, усеяна памятниками прошедшего; растительность богатая, деревья великолепные, вообще на всем серьезный характер.

— Поэтому же вы и нашли меня любующимся, удивленным…

— Мой отец говорит об этом уголке, — вмешался пан Рожер, — а это еще город, а не та тихая, величественная в своей простоте наша деревня. Надобно видеть шляхетские домики, скрытые в глубине этих лесов, и…

— Вы едете, барон, из Галиции, — сказала, наконец, панна Идалия, — и я сомневаюсь, чтоб после тамошних красивых местностей понравились вам наши леса и равнины. Галиция гораздо разнообразнее.

— Местами, — отвечал барон, не намереваясь распространяться о родине, — но мне здешние окрестности очень понравились.