Оба замолчали.

— Хотите быть откровенны со мною, как с другом отца? — спросил доктор. — Можете ли сказать мне, в каком состоянии ваши замыслы и планы?

— Не имею причин скрываться перед вами, ибо мы теперь товарищи по греху, — отвечал Валек, — мои планы дозревают; они пока еще отложены, но я не хочу бросать их.

— Значит влюблены? — спросил доктор. — Как бы ни была неосновательна эта любовь, она все-таки могла бы оправдать вас.

— Нимало не влюблен, — отвечал хвастливо Лузинский. — Особа эта занимает меня, но то не любовь!

— Любовь часто обманывает, а расчет всегда, — прервал Вальтер. — Помните об этом.

— Оставим этот разговор!

Раздосадованный несколько Лузинский хотел вырвать руку и уйти, но Вальтер удержал его.

— В чем же дело, в богатстве? — спросил он.

— Может быть, потому что это сила нашего века, — отвечал Лузинский.

— Надеюсь, что не аристократические связи, потому что они не приведут ни к чему.

— Как для кого, — отвечал сухо Валек, — иной умеет владеть этим орудием, другой нет.

— Вы человек молодой, не без таланта и не без средств: я ведь знаю, что доктор Милиус поделился с вами.

— Отдал лишь то, что следовало мне после его смерти.

При этих словах, произнесенных столь нагло, Вальтер устремил удивленный, грустный взгляд на Лузинского и замолчал.

— При ваших средствах, — сказал он через минуту, — можно свободно добиться всего на свете. Я ничего не умел, у меня ничего не было, жил я одиноко, подобно вам, а железной волей и неусыпным трудом составил себе состояние. Но этого мало, я приобрел несколько профессий и независимость. Почему же вы, находясь в более выгодных условиях, не могли выработать себе блестящего положения?

— Потому, — отвечал Лузинский, — что я не терплю труд, презираю и считаю его противным мнению, несносным и оскорбительным. Труд хорош для тех, которые не чувствуют в себе силы, а мне необходимы — широкое поле, большие средства, свобода движения.

— Для того, чтоб дойти до ничтожества! — проговорил Вальтер сердито. — Это нелепое мечтание!

— А, вы так думаете! — воскликнул Валек, вырываясь. — Прощайте! Спокойной ночи.

И он ушел быстрыми шагами. Вальтер остановился, словно прикованный. Сперва он хотел догнать Валека, потом, как бы подчинясь какой-то необходимости, медленно поворотил домой. Но на его лице долго оставались следы тяжелой скорби.

XIV

Когда все это совершалось в городке, Туров казался как бы вымершим, в особенности после неудавшегося поединка дю Валя и Люиса с Богунем, который, не щадя обоих, смеялся над происшествием, в чем помогали ему и другие.

Причиной такого неловкого поведения Люиса и кажущейся трусости обоих была графиня. Она сделала страшную сцену дю Валю, представив судьбу свою, если б ей суждено было остаться одинокой среди врагов, просила, плакала, бранилась, требовала мирной сделки во что бы то ни стало и вынудила, наконец, у сына обещание, что не будет драться, а у дю Валя, что извинится… Богунь удовлетворился присланным письмом и держал его раскрытым на столе, сопровождая разными комментариями.

Все сделалось по желанию деспотичной графини, но после этого надобно было крепче запереться в палаццо, куда уже никто не приезжал, и разорвать все связи с соседями, которые никогда не были благосклонными, а теперь сделались открыто недовольными.

Дю Валь ходил, как пришибленный, ибо ему нельзя было отказать в храбрости, и подумывал о выезде в Варшаву.