— В общем, когда я стану несколько сильнее, меня хотят забрать в регулярный имперский госпиталь, вырезать у меня печень, а взамен дать мне новую. На это может понадобиться год — земной год, — пока я полностью не поправлюсь. Обещают, что поправлюсь.

— Великолепно! — Тон ее голоса был почти официальным. — С тобой здесь хорошо обращаются?

— Насколько это возможно. Но. Мои товарищи по палате не совсем отвечают моему типу, а врачи и их помощники не могут сдержать их страсть к болтовне. Я был чертовски одинок, Тэбби, пока ты не пришла.

— Я постараюсь навестить тебя снова. Ты же понимаешь, что я постоянно занята, а большую часть остающегося времени я вынуждена проводить в Сент-Ли, поддерживая дело.

Слабость охватила его. Он опустился на подушки, руки его упали на одеяло.

— Тэбби. Ты согласилась бы подождать этот год?

Она медленно покачала головой, и снова перевела взгляд на него.

— Может быть, мне следовало притвориться, пока ты не станешь достаточно здоровым, Фил. Но я не слишком умна для этого, не слишком умею притворяться, кроме того, ты заслуживаешь лучшего обращения.

— После того, что я сделал.

— После того, что я сделала. — Она наклонилась и положила руки на его плечи. — Нет, мы не позволим ненависти встать между нами, правда?

— Тогда не можем ли мы оба простить?

— Я думаю, что мы уже сделали это. Разве ты сам не видишь? Когда боль умерла, там, где я ее чувствовала, и я снова смогла думать, я поняла, что больше ничего не осталось. О, дружба, уважение, воспоминания. Но это все!

— Разве этого недостаточно. Чтобы снова начать строить?

— Нет, Фил! Теперь я понимаю тебя лучше, чем раньше. Если бы мы попытались, я знаю, что сделала бы с тобой раньше или позже. Я хочу, чтобы наши отношения остались чистыми.

Она нежно поцеловала его и встала.

Они еще немного поговорили, смущенные, а потом он отпустил ее под тем, не совсем правдивым, предлогом, что ему нужен отдых.

Когда она ушла, он закрыл глаза, предварительно надев наушники, так что поток голосов землян сразу прервался.

«Вероятно, она права, — думал он. — И моя жизнь не кончена. Надеюсь, я преодолею и это».

Он вспомнил девушку из Флервиля и понадеялся, что попадет в госпиталь на Эсперансу, когда прекращение огня превратится в мир.

Табита остановилась перед зданием больницы, держа в руках взятый ею в комнате гравипояс. Силуэт здания враждебной громадой высился на фоне очертаний Грея.

Она вспомнила протесты, когда марчварден Холм рассредоточил все промышленные объекты, начиная военными и заканчивая медицинскими, когда возобновление битвы казалось неизбежным. Комментаторы указывали, что то, что эти меры не спасут от случайностей бомбардировки и слишком громоздки, если страхи окажутся напрасны.

«Мы делаем, что можем», — ворчал он и проводил свой проект в жизнь.

Это означало, что офицеры домашней охраны должны были ему повиноваться. Они знали, что действительно у него на уме.

Там, где она стояла, склон холма полого опускался, покрытый ковром смарагдинов, розовыми кустами и чашами Будды. С холма открывался ясный вид на город и сверкающий залив Фалкайн.

Маленькие, как будто ватные, облака колыхались под бормочущим ароматным ветром.

Она вдыхала в себя его прохладу.

После Экватории он казался просто целебным. Или должен был казаться.

Она почувствовала удивительную пустоту внутри.

Зашелестели крылья. Рядом с ней опустился итрианин.

— Доброго полета тебе, Хилл, — сказал женский голос.

Табита моргнула. Кто это?

— Айат! Доброго тебе приземления!

«Как монотонен ее голос, как тускло ее оперение.