Он говорит, глядя в окно:

— Мне это очень нравится. Мне не нравится мысль о том, что еще что-то вырастет в тебе, потом.

Она смеется у него за спиной:

— В самом деле, Марин. Ты думаешь, женщины не умеют считать?

Он поворачивается и смотрит на нее. Она укладывает на голове и закалывает шпильками волосы. Он стал ненавидеть эти моменты, когда два человека, только что лежавшие вместе, снова надевают одежду и возвращают себе прежний облик, свои доспехи для защиты от мира. Даже если женщина — куртизанка, ему это не нравится. Близость, даже случайная близость, должна продолжаться дольше, считает он.

— Я думаю, что многие женщины, в конце концов, ошибаются в подсчетах, и рождение ребенка губит их жизнь. Мы не столь предсказуемы, как нам нравится думать.

— Ну, ты, конечно, непредсказуем, Марин Дживо.

Он скорчил гримасу.

— Я очень стараюсь не быть таким.

Она уже заколола волосы и спрятала их под шапочку. Взглянула на него.

— Я… умею доставить такое же удовольствие, как девушки с улицы Плавко?

— Легко, — солгал он.

Она лукаво улыбнулась.

— И я так же легкодоступна?

Она умна. Все мужчины и женщины в Дубраве отличаются умом. Иначе республика не выжила бы. Он улыбается ей в ответ.

— Тебя было трудно завоевать, но потом, когда ты решила покориться, ты была нежной.

Она смеется. Потом снова вопросительно смотрит на него.

— Я так же искусна в любви, как куртизанки Серессы, Марин?

— Почти так же, — оказывается, он хороший лжец.

— Я тебе не верю.

— Почему?

— Потому что всем известно, какой ты хороший лжец.

Она не узнает, почему он громко смеется, но Марин видит, что это ей приятно. Он любит женщин; даже жалко, что ему постепенно все больше надоедает именно этот танец. Может быть, все-таки пора жениться?

Они встречаются здесь, наверху, в третий раз. Марин думает, что этот раз должен стать последним, ради ее блага, хоть он не настолько тщеславен, чтобы воображать, будто он — единственный мужчина, которого она приводила в эту комнату. Дубрава — крупный порт и богатый город, но он все-таки маленький, и такие визиты рискованны. Ей восемнадцать лет, и их семьи уже много лет совместно владеют грузами, кораблями и страховкой.

Она говорит так, будто прокладывает удобный маршрут в незнакомый порт.

— Моя мать говорила о тебе вчера утром после посещения святилища. Сказала, что брак с тобой может получиться прочным.

— Я польщен.

— Я ей сказала, что у тебя ужасная репутация. Она ответила, что у красивых мужчин часто бывает такая репутация, — она улыбается.

Через минуту он уходит, вылезает из заднего окна на этом верхнем этаже, перепрыгивает на одну из более низких крыш соседнего дома, а с нее спускается на пустынную улицу с той стороны. Он уже уходил так раньше, из других окон, в других местах. Можно назвать это захватывающим. Или нет, после того, как проделаешь это много раз.

Он шагает на запад, по направлению к гавани, потом сворачивает и присоединяется к вечернему променаду. Друзья окликают его по имени, шагают рядом с ним. Все знают Марина Дживо. Все купцы друг друга знают. Здесь это в порядке вещей.

Он наблюдает за другими людьми: за своими друзьями, за их отцами, когда они доходят до восточного конца улицы у ворот и поворачивают обратно. В Дубраве говорят, что когда они совершают вечернюю прогулку по Страден — широкой улице, идущей от Дворца Правителя до ворот со стороны суши, — всегда можно определить, чей корабль сейчас в море.

Такие люди неизменно поднимают голову, какую бы беседу они ни вели, когда достигают конца улицы и поворачивают обратно на запад.