Герцог ненавидел хаос.

— Ваши возражения, — ответил он громогласному вспыльчивому человеку, стоящему перед ним, — вряд ли имеют какой-то вес, капитан, хотя, несомненно, понятны, принимая во внимание то, что именно посланные вами люди убиты. У нас есть свидетельства того, как они погибли.

Он смотрел со своего мягкого кресла под балдахином, как этот человек, Дзани, обливаясь потом, попытался горделиво выпрямиться и не смог.

Этот человек слишком напуган. Герцог видел, что капитан Эрилли, стоящий рядом с ним, старается не улыбнуться. Гибель людей имела значение, но также имел значение тот факт, что оба капитана провалили порученное им задание. Эрилли, должно быть, разрывается между удовольствием наблюдать, как другой капитан корчится, словно рыба на крючке, и собственным страхом.

Совет Двенадцати Серессы внушал большой страх врагам, иногда — союзникам, а также ее собственным гражданам.

Все они, собравшиеся в палате дворца на верхнем этаже, понимали, что Серессе не доверяют и завидуют, и они к этому привыкли: члены Совета черпали в этой истине силу и целеустремленность, когда давали клятву, вступая в должность, и снова давали ее каждую весну во время Морской церемонии. Наличие врагов может помочь сосредоточить мозг и укрепить душу.

Гордая Сересса в своей лагуне, среди соединенных мостами, изрезанных каналами островов, уже не имеющая никаких владений на материке, в Батиаре, о которых стоило бы говорить, ясно сознавала, что залог ее могущества — торговля и богатство. А, следовательно, в конечном счете — корабли и море.

Другого такого города не существовало нигде на земле Джада, под его небесами. Дубрава на противоположном берегу Сересского моря (названного так потому, что людям нужно напоминать даже самое очевидное), тоже, возможно, является республикой, имеет торговый флот, выживает за счет торговли, но ее территория — лишь ничтожная доля Серессы. Дубрава — не лев; она пресмыкается и кланяется во все стороны. У нее нет арсенала, нет военных галер, чтобы утвердить или защитить власть, нет колоний. Нет такого большого острова, как Кандария, которым она правила бы.

Граждане Дубравы были бледной, ограниченной, дозволенной тенью Серессы. Сересса — это свет, подобный солнцу Джада. Ни один человек, который видит двойное дно коммерции и правящих дворов, не сравнит никакое другое место с этой республикой. Поступая так, ты выставляешь себя глупцом. На свете и без того достаточно глупцов.

В данный момент капитаны военных галер, которых допрашивали (пока достаточно мягко), демонстрировали прискорбный недостаток интеллекта. Может, они и знают ветра и береговые линии, но в этой палате они заблудились, думал герцог. Он с грустью вспомнил великих капитанов своей юности. В последнее время это случалось слишком часто.

Принимая во внимание унизительные события в Сеньяне, стоит ли удивляться их страху? Страх заставлял некоторых людей бушевать, словно стремясь перекричать ужас, так некоторые поют грубые кабацкие песни, проходя ночью мимо могилы у перекрестка дорог.

Каждый капитан обвинял другого в грубом просчете. Каждый понимал, что сегодня рискует своей карьерой, если не жизнью. Палата Совета — это не та комната, куда с радостью приходят после наступления темноты. Лица капитанов освещали фонари по обеим сторонам того места, где они стояли, а выражение лиц герцога и членов Совета, сидящих за столом в форме буквы «П», скрывали тени. Пламя и тень — в помещении это внушало ужас.