|
На окне спущены жалюзи. Вьюжное утро не ощущается в теплой сумеречной кухне. Белые плитки, покрывающие стены, блестят. Гейнц опускается со вздохом облегчения на белую скамью около стола. Эмми лихорадочно хлопочет вокруг него: ей надо спасти его от голодной смерти. За считанные минуты стол уставлен блюдами, и Эмми уже наливает ему кофе. Гейнц погружается в приятный покой безделья, желая лишь одного – оставаться в этой нирване как можно больше времени. Прикрыв глаза, расслабленно чувствует тепло окружающей его кухни,. Эмми усаживается на стул, напротив него, и смущенным, непривычным для нее голосом начинает разговор:
– Господин Гейнц, я хотела поговорить с вами. – Что-то случилось, Эмми? Что-то неприятное? Эмми энергично качает головой в знак отрицания. – У вас беда, Эмми? Говорите. Я сделаю для вас все, что в моих силах. – Нет, нет, господин Гейнц, – влажно сверкают глаза Эмми, – вы не должны обо мне беспокоиться. Ничего не случилось, никакой беды. Просто я хочу вам сообщить, что должна покинуть ваш дом. Да... – неожиданно повышает она голос, как бы желая этим преодолеть смущение и проявить смелость. – Это все, что я хотела сказать. – Что? Вы хотите навсегда оставить наш дом?! – Да, господин Гейнц, именно это я хочу сделать. – Но почему, Эмми? Что случилось? – Господин Гейнц, ничего не случилось, но... – Эмми, – в голосе Гейнца прорезаются нервные нотки, речь становится торопливой, – как это такая мысль вообще пришла вам в голову? Оставить наш дом... Вы целую жизнь здесь прожили с нами. Все ваши лучшие годы прошли здесь. Вы пришли сюда вместе со свадьбой отца и матери. Дед привез вас из городка в Силезии, не так ли, Эмми? Вы вырастили нас всех, Эмми. Нет, невозможно представить наш дом без вас. Я понимаю: мы выросли, вы постарели, и вам не под силу управляться с большим домом. Но нет причины для вашего ухода. Мы дадим вам помощницу, вам не о чем беспокоиться, Эмми. Мы не оставим вас, даже если вас оставят силы. Вы часть нашей семьи, Эмми. Наш дом – ваш дом. – Глаза Гейнца умоляют. – Нет, господин Гейнц, нет, – старуха плачет и громко шмыгает носом, – не из-за работы и забот. Нет, господин Гейнц, нет. Я еще полна сил, и ничего мне в доме не трудно, но я хочу вернуться к своей семье в городок моего рождения. – Но почему, Эмми, почему? Столько лет вы не посещали семью. Они никогда вас не навещали здесь, и вы почти их не посещали. – Это верно, господин Гейнц. Годами мы не видели друг друга. С момента, как я оставила мой город, я там была всего лишь один раз, десять лет назад, когда умерла моя мать. Но, господин Гейнц, человек, доживший до моих лет, ищет для себя покой и безопасность на оставшееся время жизни. Я ничего не прошу, кроме покоя в кругу моей семьи, господин Гейнц. – А в нашем доме, Эмми, вы не находите безопасности и покоя? – Вы молодые, господин Гейнц, вы очень молоды. – Но, Эмми, вы не доверяете молодым? – Гейнц силится выдавить из себя шутку. – Или все еще помните все грешки моей юности? – О. нет, господин Гейнц. Вы были хорошим мальчиком, немного буйным, но хорошим. – Быть может, вы хотите этим сказать, что если бы отец был жив, с нами, вы бы нас не покинула? – Может быть, господин Гейнц, может быть, – уклончиво отвечает Эмми, – может, и не покинула бы вас. Отец ваш был настоящим господином. В юности сказала мне мать: Эмми, дочь моя, если выпала тебе судьба служить в чужих домах, служи у истинных господ! Ваш отец был, в высшей степени, истинным господином. – Я понимаю, Эмми. Во мне вы не видите истинного господина. – Нет, нет, господин Гейнц. |
