– Что же так ухудшилось в мире, Эмми? Вы до такой степени разбираетесь в мировых делах?

– Господин Гейнц, вы не должны сердиться. Не разбираюсь я в мировых делах. Голова моя в кастрюлях, а не в книгах. Но, господин Гейнц, в человеке с возрастом растет понимание духа времени. Пару недель назад пришло мне письмо от брата.

– Брата, который работал у нашей семьи, там, в Силезии?

– Да, да, господин Гейнц, много лет он работал конюхом у господина Лео. От него ваш дед услышал, уважаемый господин, обо мне, и взял меня на службу. Прошли годы. Брат мой состарился и стал привратником вашего семейного дворца, и на этом месте, вероятно, собирался завершить свою жизнь, но вдруг от него пришло ко мне письмо. И пишет мне брат: Эмми, я оставил их. Из того, что накопил, купил себе кусочек земли, и зарабатывать буду выращиванием цветов. Жить буду на старости лет, в моем городке, среди моего народа. Возвращайся домой, Эмми, в свою семью, к своему народу. Времена изменились, безопасное место человек найдет только среди своей семьи.

– И вы верите своему брату, Эмми?

– Да, господин Гейнц, правду написал мне брат. Тяжко мне на сердце. Хорошо мне было все эти годы, но годы прошли, и я хочу укрыться в безопасном месте, в моей семье.

– Если так, Эмми, езжайте с миром. Никто вас не задержит.

– Благодарю вас, господин Гейнц.

Старуха встала, вытерла руки о фартук, еще и еще раз, пригладила волосы. Уронила руки вдоль широкого своего тела. Слезы текли по ее полным щекам, дыхание было коротким и полным отчаяния. Гейнц поднял на нее взгляд и тоже встал. Неожиданно он подходит к окну и закатывает вверх жалюзи. Все еще свирепствует ветер, и развеваются завесы снега. Все еще недостаточно прояснилось.

– Господин Гейнц, – обращается к нему Эмми из-за спины, придушенным голосом, – вы даже не допили чашку кофе. Я подам вам горячий кофе.

– Спасибо, Эмми. Аппетит улетучился. – Гейнц покидает кухню.

– Гейнц, – всплескивает руками Фрида в гостиной, удивляясь громким голосом, слышным по всему дому, – слыхано ли такое дело? Ты дома, а мы искали тебя все утро. Все были в панике. Ты не подписал дневник Иоанне, слыхано ли такое дело?

– Где она? Осталась дома?

– Как это – осталась дома? Дала бы я ей увильнуть от школы? Я! Но твое поведение... Нет слов...

– Где дед? – прерывает ее Гейнц, и лицо его вызывает в ее душе тревогу.

– Что-то случилось, Гейнц?

– Ничего не случилось. Но мне нужно его увидеть. Он еще дома?

– Конечно. У себя в комнате.

Фрида смотрит на широкую стеклянную дверь в сад, с которой откинуты портьеры, и Кетхен, в руках которой гудел пылесос, выключает его, и вперяет изумленный взгляд в Гейнца. Словно увидела пришедшего с того света.

– Гейнц, – снова подает голос Фрида.

Но Гейнц уже взбегает по ступенькам. Дверь в чайную комнатку широко распахнута, и старый садовник, что по утрам помогает навести порядок в доме, орудует в ней. В этот момент он стоит у комода и наводит мягкой тряпкой блеск на китайский гонг. Смотрит Гейнц на его старческие руки, натирающие металл короткими и прямыми движениями.

– Если не натираешь полосу за полосой, прямо-прямо, возникают на нем темные и светлые полосы, словно тени, – объясняет ему садовник.

Оставляет садовник гонг и смотрит на него изучающим взглядом. Гонг ослепительно сверкает. Гонг выглядит большим в позолоченной раме, как бы состоящей из ветвей дерева с позолоченными листьями.