А с Гелей что? Ну, папа мимоходом погладит по голове и назовет своей красавицей, а мама… Нет, вот мама всегда все замечала, но теперь из-за новой работы у нее едва хватало времени приготовить обед, а обед — это мамин пунктик, потому что она была карьеристкой и при этом страшно переживала, как бы карьера не помешала ей быть хорошей матерью. Мама жила в режиме адской молнии, чтобы все успеть. И, конечно, все успевала, такая уж она целеустремленная, но Геле иногда казалось, что если мама остановится хоть на минуту, то сразу уснет на сто ближайших лет — как принцесса из сказки.

В общем, с мамой не поговоришь, с папой вообще бесполезно, да и что бы она им сказала? Что брат ее разлюбил? Чепуха какая-то.

Тогда Геля с головой ушла в творчество. Пропадала в театральном кружке, просто чтобы пореже бывать дома, — если все они так заняты и им нет до нее никакого дела, то и пусть. Она, раз уж такая одинокая, посвятит свою жизнь театру и станет знаменитой актрисой (ведь у нее способности, а может, даже талант). Только все равно было тоскливо и как-то серо от этих мыслей.

А тут вдруг появилась Люсинда, таинственная женщина, которую интересовала — подумать только — именно Геля, но и Люсинда исчезла бесследно, а безрадостная Гелина жизнь осталась прежней.

Грустные раздумья прервал самый жизнеутверждающий звук в мире — звонок с урока.

Класс дружно завопил, школьники вскакивали, с грохотом отодвигая стулья, и в этом гаме тонули последние визгливые наставления Швабры.

Глава 4

Но кое-что в жизни Гели все-таки изменилось. Вернее сказать, не в жизни, а в снах.

Геле и прежде снились всякие интересные сны и некоторые (как сон про замок) часто повторялись. Но после встречи с Люсиндой сны стали совсем особенные — приятно было думать, что это подарок от Феи Снов, оставленный ей на память.

Первый сон был не сон даже, а так, не в счет, потому что короткий и бессмысленный. Зато очень отчетливый — снилась красивая лакированная коробочка, из которой звучит переливчатая мелодия. На крышке коробочки крутится фарфоровая фигурка пастушки, медленно, в такт, словно танцует. Сон снился почти каждую ночь и ужасно надоел.

Однажды днем Геля стала напевать прилипчивую мелодию при маме, которая заскочила домой приготовить пресловутый обед, и мама изумленно спросила:

— Откуда ты знаешь эту песенку?

— Да это не песенка, а так просто, — смутилась Геля.

— Да песенка же! — настаивала Алтын Фархатовна, и вдруг звонко пропела, дирижируя ножом: — Ах, мой милый Августин, Августин, Августин, ах, мой милый Августин, все пройдет, все, — сдула челку со лба, сделала глубокий вдох и снова заголосила: — Денег нет, счастья нет, дело — дрянь, вот ответ — ах, мой милый Августин, все пройдет, все!

Геля потеряла дар речи и только таращилась на маму.

— Все, — еще раз сказала мама и, поскольку дочь продолжала молча пялиться на нее, повторила: — Все, дальше не помню. Это старинная детская песенка.

— Фигасе, песни были у старинных детей, — покачала Геля головой, — а у нас все «облака, белокрылые лошадки…»

— Не говори «фигасе», папу это огорчает. — Мама взялась резать сельдерей для салата, тут же бросила и снова повернулась к Геле: — Странно… Знаешь, у моей бабушки была очень старая музыкальная шкатулка, исполнявшая эту мелодию.