Всё это я совершил и сообщаю об этом вам с чувством известной гордости.

Дело в том, что на прошлой неделе мы ходили на воскресник.

Мы очень долго к нему готовились, отгладили свои спортивные костюмы и всю неделю усиленно питались, чтобы набраться сил.

А в воскресенье мы встали рано утром и, подбадриваясь холодным душем, распевали народные песни. Когда же мама предложила нам взять с собой пирожки, мы заявили:

— Ты думаешь только о еде!

И мой сын очень радовался тому, что будет носить камни.

— Знаешь что, — сказал я ему. — Ты лучше будь оркестром. Мы будем работать, а ты нам будешь играть. Возьми с собой барабан — и все тебе спасибо скажут. Людям ведь и культура нужна!

— Это никакая не работа, — ответил он. — Послушай, папа, я буду носить камни. Нельзя же всю жизнь только играть.

— Да зачем же тебе таскать камни, — возразил я. — Много не натаскаешь и ещё перемажешься. Ты просто играй нам. Вроде ты — заводской оркестр.

Он заинтересовался.

— Да, но у нас нет тромбона, — сказал он. — И где я в последнюю минуту найду тромбон? Легко сказать — играй! А где мы возьмём тромбон?

В конце концов он согласился, и мы дали ему в руку веточку вербы — это была дирижерская палочка. И он действительно так замечательно играл, что все участники воскресника его хвалили. Одни, правда, жаловались, что музыку не слышно, другие, наоборот, — что слишком слышно: это уж зависело от музыкальности того или иного слушателя. Но так как наша улица названа именем скрипача Лауба, то, в общем, музыка всем понравилась.

Потом все пошли за справками — пусть напишут чёрным по белому, что мы работали. А он грустно стал в сторонке и спросил:

— Скажите, пожалуйста, а музыкантам ничего не дадут?

Нам стало его жалко, мы и говорим толстому товарищу, который занимался этой сложной канцелярией:

— Будь добр, товарищ, дай нам справку и для нашего оркестра.

Но он рассердился:

— Товарищи, я лицо официальное и прошу вас относиться серьёзно… И детям здесь вообще делать нечего.

И он продолжал заполнять справки — всем, кроме оркестра.

Тут мы услышали, как кто-то горько плачет. Это ревел наш оркестр. Так весело он играл нам, и вот всё испорчено… Оркестр плакал душераздирающе, мы очень его жалели.

— Товарищ, — сказали мы, — ты всё-таки напиши справку нашему оркестру… Посмотри, он весь в слезах.

— Товарищи, — изрекло официальное лицо, — прошу вас спокойно расходиться. Вы выполнили свой гражданский долг и не требуйте от меня, чтобы я дискредитировал идею воскресников и субботников. В первом субботнике в Кремле принимал участие сам Ленин…

— Вот именно, — сказали мы, — уж Ленин-то наверное написал бы справку нашему оркестру…

— Товарищи, — ответило лицо, — не проявляйте политической несознательности… Ну вас всех, не учите меня. Строительство социализма — дело серьёзное.

Справку он так и не выдал.

И вот, должен признаться, я и подделал этот официальный документ. Более того — я нарисовал круглую печать и написал большими буквами: «СПРАВКА ДЛЯ ОРКЕСТРА», все жители нашего дома подписались, и настоящим мы уведомляем об этом общественность.

Зато всю дорогу домой оркестр играл для нас — на барабане, на флейте и на скрипке.

Особое искусство, или Где же каменщик?

Мой друг прислал нам из-за границы альбом своих этюдов. Стали мы их рассматривать — краски яркие, броские, в глазах так и рябит.