Он высказывался теперь чаще и увереннее, чем год назад.

— Если они будут кормить нас так, как сегодня, то конечно, — согласился священник. — Честно говоря, они собираются подписать договор. Архидьякон епископа Пюиского сегодня вечером составит наши требования; я знаком с ним еще по Клермону, и утром он сам сказал мне об этом.

— Плохая новость, — заметил рыцарь из Котантена. — Каждый знает, что такое клятва, но стоит только подписать договор, как любой чиновник начинает толковать его вкривь и вкось. Я убедился в этом на примере своего дяди, который получил письменную грамоту на владение леном от аббатства Монт Сен-Мишель, и поверьте мне: стоит нам поставить подпись на пергаменте, и через три месяца мы будем воевать не на стороне императора, а против него.

Рожер чувствовал, что в рассуждениях молодого рыцаря есть доля истины. Он вспомнил, какая сумятица началась в Англии, когда шла перепись ленов для «Книги Страшного суда» , и пожалел о том, что христианские князья отвыкли доверять друг другу. Но ему не терпелось узнать побольше.

— Напрасно вы, отец мой, упомянули об этом договоре. Но раз уж так вышло, объясните мне, неискушенному в языке законников, что будет с этим городом, когда мы возьмем его?

— В договоре об этом говорится совершенно ясно, — ответил священник. — С ним поступят согласно данной клятве. Город вернут императору, и я надеюсь, что он отдаст его во владение какому-нибудь доброму рыцарю. Все эти земли, раскинувшиеся на сотни лье к востоку, до самой Антиохии и еще дальше, принадлежали императору Византии.

Они были потеряны двадцать пять лет назад . Я не знаю, где тогда проходила граница. Надеюсь, людям, которые составляют договор, это известно.

Тут они отвлеклись и заговорили о том, чем может окончиться осада, о том, как трудно собирать фураж для лошадей… Вскоре Рожер распрощался и пошел спать. Он продолжал обдумывать все то, что ему довелось услышать в первый день войны. Казалось, у воинов-паломников появлялся законный повод для захвата земель. Похоже, его кузен неплохо знал феодальное право. Завтра он с ним посоветуется. С этой мыслью Рожер уснул.

Наутро он отстоял мессу, а потом долго маялся от безделья. Кое-кто из нормандцев бессовестно проспал богослужение или просто не пошел на него, что для участника паломничества было непростительно. После обеда Рожер стоял в дозоре у южных ворот. Коня он с собой не взял, так как решил, что осадные машины удобнее охранять в пешем строю. Его заинтересовало устройство баллист, которых он раньше никогда не видел. Эти машины, метавшие огромные валуны, были нацелены на одну из угловых башен южных ворот. Ими управляли греческие механики — нахальные горожане в узких туниках, злобно расталкивавшие любопытную толпу провансальских пехотинцев и слуг. Его возмутило, что эти схизматики смеют командовать добрыми христианами, но в конце концов война есть война… Насколько он мог заметить, башне не было причинено ни малейшего ущерба, и это веселило защитников стен, лениво постреливавших из луков. Правда, до осаждавших стрелы тоже не долетали. Ближе к вечеру стражу сменили, Рожер снял доспехи и пошел на встречу с кузеном.

Солнце садилось. Над Вифинией стоял теплый июньский вечер. Зимой в Италии Рожер изрядно поистратился, и теперь у него оставалась только серебряная цепь, полученная от отца на прощание. Он отломил от цепи звено и купил на него большой глиняный кувшин с вином. При этом сам кувшин заинтересовал Рожера не меньше, чем его содержимое. Он привык к кожаным бурдюкам или деревянным бочонкам. Грешно было бы выбрасывать столь добротно сделанную вещь после того, как она опустеет… Роберт без труда нашел его, они уселись на кучу камней для баллисты, по очереди прикладываясь к кувшину, и болтали до самого ужина.

Когда семейная тема была исчерпана, Рожер приступил к предмету, занимавшему все его мысли.