Войско шло по Императорской дороге к Иконию. Тридцать лет назад дорога была в полной исправности, но турки разрушили все мосты и переправы, и каждая речушка надолго задерживала пилигримов. На третий день телега, на которой Рожер пристроил доспехи, остановилась перед глубоким оврагом, по дну которого протекал ручей. Шедшие впереди уже проторили в склоне узкую колею. Посреди ручья стояла крытая повозка, застрявшая между двумя валунами, тащившие ее четыре быка остановились, запутавшись в ярме самым фантастическим образом, и арбалетчик, пытавшийся убрать из-под колеса здоровенный булыжник, вынужден был признать свое поражение.

Такие случаи во время похода — вещь обычная, и Рожер относился к ним довольно спокойно. Вести себя иначе значило бы уронить достоинство рыцаря. Но толпа бедняков нетерпелива, и если возникала какая-нибудь задержка, крестьяне готовы были разнести вдребезги любое препятствие. Он увидел двух женщин, выглянувших из-под грубого холщового полога, и это решило все. В повозке могли ехать только благородные дамы! Он спустился с берега и уперся плечом в злополучный валун.

В Суссексе ему часто приходилось помогать вытаскивать телеги с зерном из глинистых ручьев Уилда. Когда валун уступил, юноша прошел вперед и распутал быков, а потом кинулся назад и вдвоем с арбалетчиком перекатил повозку через камень. Повозка двинулась дальше и благополучно достигла другого берега. Слегка взволнованный, он подошел к задку фургона, чтобы посмотреть, что за женщины там ехали.

На сиденье у самого задка разместилась полная, немало повидавшая женщина средних лет. Ее красное лицо шелушилось от солнечных ожогов. Чепец и платье из грубой серой ткани, на которой расплывались пятна пота, делали ее совсем непривлекательной. Вторая женщина, сидевшая ближе к передку, казалась в темноте неясной тенью. Рожер был разочарован. Он-то надеялся заслужить благодарность прелестной девушки или хотя бы услышать предложение занять место внутри фургона. Тем не менее он поклонился и улыбнулся, ожидая, что его хотя бы поблагодарят.

Он забыл, что на нем черная от грязи рубашка и стеганые штаны для верховой езды (единственная одежда, которая у него оставалась), что волосы у него чересчур длинные, а пушистая юношеская бородка не подстригалась со времен ухода Годрика и что копье и длинный меч делают его похожим не на рыцаря, а на опустившегося пехотного сержанта.

Дама кивком подозвала его и начала шарить в кошельке.

— Я рыцарь, госпожа! — отпрянув, воскликнул он. — Мое имя — Рожер Фицосберт де Бодем, мой отец владеет землями в Англии. Во время последней битвы я потерял слуг и поклажу, а потом пал и мой конь.

Тут к заднему борту подошла и другая дама.

— Бедная моя Алиса! — воскликнула она по-лангедокски . Язык южных соседей был хорошо знаком каждому нормандцу. — Конечно, наш избавитель — рыцарь. Разве ты не видишь его меч? Влезайте сюда, мессир Рожер, и позвольте мне от всей души поблагодарить вас. Быки не почувствуют вашего веса.

На это Рожер и надеялся. Вторая дама была прекрасна. Она находилась в самом расцвете юности. Ей можно было дать восемнадцать — двадцать; будь она моложе, так бойко она бы не изъяснялась. У нее были темно-карие глаза и черные волосы — что еще не вошло в моду, ибо поэты по привычке воспевали дам с кожей белее снега. Но здесь ее смуглый цвет лица обернулся достоинством: солнце одарило ее золотистым загаром. У нее были длинные руки и ноги, тонкая талия и высокая грудь. Чудесную фигуру обтягивало зашнурованное с боков платье красивого зеленого цвета, рукава доходили до запястий, а из-под длинного подола платья виднелись лишь носки красных кожаных туфелек. Волосы, заплетенные в две косы, прикрывал не чепец, а повязанная по-гречески черная шелковая косынка. Рожеру, которого в последнее время окружали лишь вонючие крестьяне, она показалась ангелом с церковной фрески.