А вот утром он первым делом, сразу, как только встал с постели…

“Даже не побрившись, – усмехнулся про себя Курт, – готов для дела на любые жертвы…”

…снова взглянул на шоссе в бинокль. Автомобиль был тот же самый, мигалка все так же не мигала, и полицейские сидели в тех же позах. Самое неприятное то, что глаза у них были открыты. Или столбняк хватил обоих, или смерть, причем такая, что тела сразу закостенели в позах отнюдь не расслабленных. А неподалеку от полицейской машины застыл, выворачивая с проселка на шоссе фургончик с эмблемой мясокомбината Ауфбе. Кузов его закрывал кабину, и разглядеть водителя было невозможно, но этого и не требовалось, чтобы понять, что дело нечисто.

Тут уж выбирать не приходилось, и Вильгельм, пожалев о том, что лишен автомобиля, отправился к шоссе. Необходимо было выяснить, что произошло, и связаться с полицией либо из машины, либо, если с рацией тоже что‑то случилось – из гостиницы, по телефону.

– Только не дошел я туда, – светлые глаза снизу вверх заглянули в лицо Курта, – и не могу объяснить почему. Такое впечатление, что эти полкилометра вытянулись в бесконечность. Гостиница не отдалялась, а шоссе не становилось ближе. Через час я бросил заниматься ерундой и вернулся в “Дюжину грешников”.

– Быстро соображаешь, – одобрил Курт, – а телефон в гостинице, конечно, не работает?

– Торопишься, – в тон ему ответил Вильгельм, – телефон работает, только трубку не берет никто, даже в… даже там, где такого просто не может быть. Мне необходимо вернуться в Берлин. Хотя, конечно, – капитан поморщился, – я предпочел бы узнать, что в канун полнолуния здесь всегда так бывает.

– Ну, так пойдем и спросим. Кстати, а что ты делал весь день? Ну, час ушел на прогулку до шоссе, положим еще час на попытки дозвониться и время, чтобы меня найти, но вечер уже. Солнце за холмом.

– Тебя найти оказалось весьма непросто, – прохладно сообщил фон Нарбэ, – ни твой дядюшка‑пастор и вообще никто не мог сказать, где ты.

– То есть, как это?

– А твоя почтенная матушка убеждала меня дождаться твоего возвращения в вашем доме. Советовала никуда не ходить и ни с кем не разговаривать. Ты уверен, что нам стоит спрашивать местных о чем бы то ни было?

– А что ты предлагаешь?.. – Курт додумался раньше, чем услышал ответ: – Идем к Элис. В смысле, в дом Хегелей. Попробуем поговорить с бубахом. А потом я все‑таки спрошу дорогого дядю, что тут происходит.

– Мы не пойдем, а поедем, – сказал Вильгельм не допускающим возражений тоном. – Сейчас все соберутся в церквях, на улицах станет свободно. И еще, Курт, мне очень не нравится то, что последними людьми, исчезнувшими на участке дороги между Бернау и Зеперником, оказались мы с Элис.

– Георг знает, где ты?

– Да.

– Будем надеяться, что вы слишком большие шишки, чтобы… с вами что‑нибудь случилось.

– Чтобы с нами что‑нибудь сделали. Будем надеяться. Нужно найти Элис.

– Сначала бубах. Он может знать, что происходит. А Элис мы без пастора не найдем, окончания службы ждать надо.

– Собор можно обыскать, не дожидаясь, пока служба закончится. Дать кому‑нибудь в зубы – нам сами все расскажут и покажут.

– С ума сошел?! Оставь свои феодальные замашки, здесь тебе не Нарбэ!

“Победа” с визгом затормозила у ворот дома номер шестьдесят пять.