Глава 10

Конечно, я не знала, что мысленно Батый объявил мне войну так же, как давным-давно ему объявила я. Главного мы достигли – продержали монгольское войско возле Козельска так долго, что они оказались связаны половодьем. А теперь татары уходили в степь, и им было даже не до грабежа других, пусть и маленьких городов по пути. Остались целыми Кром, Мценск, Дедославль, Домагощ, Курск…

Почти не останавливаясь, мы уходили вдоль Жиздры, правда, спрямляя путь, стараясь не перебирать все ее повороты. Дошли почти до впадения Лукосны, об этом сказал Картач, объяснивший, что сейчас на Жиздре будет остров, можно переправиться и идти по другому берегу, это безопаснее. Говорил это дружинник мне, потому что на моих плечах все еще лежал княжеский плащ. Я кивнула, уйти на другой берег не мешало. Нужно остановиться и все осмыслить.

Посреди реки действительно был большой остров, вернее, Жиздра просто обтекала холм двумя рукавами. У меня привычно мелькнула мысль, что он очень удобен для крепости, хотя и маленькой. Вот воительница стала! Не о пикнике на полянке подумала, а о крепостных стенах.

Мы переправились и, чуть отойдя от берега, встали. По правому берегу Жиздры сплошной лес, а если татары придут по левому, мы загодя их увидим и в тот же лес уйдем. Нормально для ночлега, а завтра вперед, только вот кто бы еще сказал, куда.

Теперь предстояло решать, как быть дальше. Одно дело – отбить атаку татар, последовавшую после нашего прорыва, это получилось скорее на эмоциях, и совсем другое – понять, как действовать, уйдя от Козельска. Об этом почему-то раньше не задумывались совсем, главным казалось прорваться до дружины Романа.

Неожиданно для себя я оказалась во главе дружины. Пусть она не так велика, как была у Евпатия Коловрата, не так сильна, как у Романа, но это все равно дружина, и куда ей деваться, сказать не мог никто. Не распускать же по домам вооруженных, готовых биться с врагами воинов? К тому же домов у большинства просто не было. Мой, вернее, Настин, вон только что сгорел.

Некому оказалось прочитать над князем Романом Ингваревичем заупокойную молитву, некому произвести похоронный обряд по всей форме, но мы похоронили его как воина, и этого было достаточно. За время с начала нашествия на моих глазах хоронили столь многих, что все притупилось.

Но теперь погиб мой любимый, тот, с кем я готова была связать свою судьбу, даже понимая невозможность после этого вернуться обратно в Москву. Конечно, в Москве я не была девочкой-ромашкой, имела мужчин, хотя и не перебирала их. Но, попав в тело пятнадцатилетней девочки, я явно изменилась и сама, словно душа очистилась, забылся весь предыдущий опыт сексуальной жизни, все было словно впервые, много чище и лучше. И пусть в прошлой московской жизни мне было тридцать, Роман все равно моя первая любовь, а поэтому особенно дорогая.

Но я не могла показать всего этого дружинникам, не падать же, рыдая, на тело погибшего и крича: «На кого же ты меня покинул?!» Воины считают меня Николой, а потому женскую истерику и слезы просто неправильно поймут. Я кусала губы молча, даже когда завернутое в конскую попону тело Романа (где посреди леса взять гроб?) засыпали землей. Над его могилой поставили простой крест с именем.

Мне не позволили положить вместе с Романом ни шлем, ни плащ, сказав, что еще пригодятся, но я и в мыслях не держала, что пригодятся мне лично.

Меня мучило мое самозванство, ведь в порыве ярости можно надеть на себя шлем и плащ князя, а как это делать дальше? Какое я имею право брать на себя имя и, главное, ответственность за людей? Самое интересное, что это, похоже, никого не волновало, опытные воины явно были готовы мне подчиняться! Пока уходили от возможного столкновения с татарами, пока хоронили князя, я о таком не думала, но теперь…

Ужас трудного дня чуть отступил, мы сидели у костра, греясь, пахло кашей с вяленым мясом, потрескивали сучья в огне, пофыркивали лошади, тихо журчала вода.