Ведьмак потупил взор. О невмешательстве гласили все законы.

— Тогда, как мне быть?

— Это тоже решать не мне.

— Ну, спасибо! Помощи от тебя… — Федор саркастически поджал губы.

— Всегда пожалуйста! — беззаботно отмахнулась ведьма.

— Не могу поверить, что ты благословляешь это!

— Он сильный, благородный, умный, а главное Даню любит. Отчего мне быть противной?

— Да хотя бы оттого, что он много старше и неживой.

— Федь, ты несправедлив. Ревность затмевает рассудок. Доводы твои неразумны. Мне на роду было написано быть одинокой, а вот ей совсем иное. Этот союз может разрушить только она, и то если захочет. Даже волк не в силах от нее отступиться…

— Так значит, ты его судьбу смотрела? Как же я не догадался?

Федор ударил себя по лбу. Марья снова засмеялась, затем лицо ее стало суровым.

— Просто, действуй разумно. Я, конечно, тебя как сына люблю, но если ты причинишь вред моей внучке…

— Ты меня со свету сживешь, а то я не знаю! — закончил за нее богатырь.

В оконное стекло еле слышно постучали.

— Ба Маш! Ба Маш!

Яга встала со стула и, отодвинув занавески, распахнула раму.

— Ба Маш. Я принес. Я свободен!

— Весть?

— Не-е, — маленький чертенок ловко перепрыгнул через подоконник и очутился в комнате. — Ты ж просила, вот я и достал, как обещался! Еле нашел!

Марья распахнула выжидающие глаза на чертенка. Тот перегнулся через подоконник, закряхтел, напрягся, тоненькие ножки неожиданно оторвались от пола и засучили в воздухе копытцами. Груз с той стороны был тяжел для столь миниатюрного создания.

— Сейчас, сейчас, сейчас… — Щебетало существо.

И вот из-за стены дома показалась полукруглая верхушка чего-то, накрытого выцветшим покрывалом. Затем чертенок затащил весь предмет в комнату и бухнул его на пол.

— Фу-у! Толстая!

Правой ручкой он вытер пот со лба.

Марья стянула покрывало. В большой золоченой клетке сидела невозмутимая и несколько помятая Гамаюн.

— Что ж ты ее в клетку жар-птицы то?

— Так она говорить не хотела! И лететь отказывалась. Пришлось братцев созывать, чтобы выловить, да туда ее впихнуть!

Федор хохотнул.

Яга нахмурилась.

— А это точно та самая?

— Точно, точно… — Пискнул чертенка. — Точнее не бывает. Ну все. Долг мой списан, я побежал.

Существо скрылось в проеме открытого окна. Марья проследила, как он сбежал, затем повернулась к птице.

— Говори.

Гамаюн презрительно повела бровью.

— Говори, пернатая. Приказ Морока исполняю.

Вот теперь невозмутимость слетела с прелестного личика.

— Что ты хочешь знать, Яга?

— Помнишь ли человеческого юношу Антона, которого усыпила на детской площадке с три месяца назад.

Птица пожала плечами.

— Я много кому песни пела.

Марья позвала.

— Антош!

— А?

— Подь сюда!

— Ну, баб Маш! А мой цве…

— Подь сюды, говорю! — голос женщины стал грозным.

— Все. Понял. Я тут. В чем беда? — худощавый парень возвышался в проходе.

— Его помнишь? — обратилась Яга вновь к птице.

Гамаюн заворожено смотрела на красивого юношу.

— Помню его. Такой милый и добрый, красивый, жалко мне его бы…

— Тфу! Пернатая! Ты мне лучше скажи: кто тебе велел его усыпить?

Птица рассердилась.