|
Он возвращается переодетым, на нем черная футболка и черные джинсы, я чую аромат жидкости после бритья. Когда идут титры, мы сплетаем руки, а в той сцене, когда Франкенштейн бродит по кладбищу, начинаем целоваться. Фильм кажется мне интересным, я временами поглядываю на экран, вижу, как чудовище идет по мрачной долине, чувствуя свое страшное неизбывное одиночество. В том печальном месте, где показывают слепого скрипача, я от жалости чувствую слабость во всех членах, но Рихарду снова удается зарядить меня известным напряжением, за что я ему очень признательна. Кульминация наступает, когда под треск и шипение специально созданная для Франкенштейна жуткая и страшная невеста его отвергает. Потрясающая сцена, тем более последняя, которую я вижу, ибо в реальности с нами происходит нечто совершенно противоположное, я сама стала, по крайней мере на этот вечер, невестой Рихарда — предоставила фильм его судьбе и полностью отдалась этой новой роли. Это была роль чуждой мне в ином состоянии духа и охваченной любовным томлением женщины, готовой без промедления отдаться первому притяжению, соблазну, первой же мольбе, готовой ответить на них соответствующими жестами, но при условии, что будут уважены и ее желания. Мы оба — Рихард и я — изо всех сил стараемся стать парой, разделяющей некое чувство, конечно, не любовь, но хотя бы взаимную склонность и желание, и вполне в этом преуспеваем. После этого успешно закончившегося события мы оба чувствуем себя расслабленными, раскованными и довольными, как коллеги, совместно завершившие важное дело и удовлетворенные его результатом, мы смеемся, он обнимает меня и прижимает к себе. Ты, оказывается, не болен, говорю я немного позже, когда мы тихо лежим рядом, я представляю себе, как дергаются в усмешке уголки его рта, хотя он и продолжает притворяться спящим.
Ночью я иду в ванную. Полка над раковиной уставлена дамской косметикой и помадой, я изучаю логотипы фирм: «Сисейдо», «Эсти Лаудер», «Жад», «Ланком», «Лагерфельд», в самом деле, странно, что за женщина их здесь оставила — она забрала сына и сушилку, но забыла косметику. Я подкрасила губы, вернулась в гостиную и собрала мою разбросанную по полу одежду. Выключатель в прихожей я не нашла и посветила себе мобильным телефоном, открыв дисплей. Потом я направила голубоватый свет на фотографии и экскаватор под телефонным столиком — спешить мне было некуда. Бесшумно и ни разу не споткнувшись, я нашла выход из квартиры и спустилась по темной лестнице. С улыбкой на губах шла я по ночному городу, и каждый шаг вливал в меня новую порцию бодрости и удовлетворения. В приподнятом настроении я вернулась домой и, несмотря на поздний час, принялась разбирать постеры, найдя адрес парикмахерской — этот вестник счастья, я приклеила его на почетное место — на зеркало в прихожей, потом полежала, не включая свет, на кровати в спальне, глядя в темноту широко открытыми глазами. Шторы я не задернула, и комната время от времени освещалась фарами проезжавших автомобилей. Этот пронизывавший пространство свет то появлялся, то снова исчезал, появлялся и исчезал, и нельзя было предсказать, когда в окно ворвется следующий луч. Но он появится, обязательно появится, неизбежно, ибо я поняла, что на свете существуют автомобили, существуют, хотя у меня нет автомобиля, но проклятие, на свете существуют автомобили и фильмы, от которых я сплю, фильмы, на которых я сплю с кем-то, фильмы, которые я под настроение смотрю одна, в кинотеатрах Рима и Франкфурта, а утром пойду плавать, так как существуют плавательные бассейны, плавательные бассейны существуют, и, прежде чем я, одетая, перевозбужденная и освещаемая все чаще и чаще проезжающими автомобилями — между прочим, был уже шестой час утра, — успеваю перейти к морям, озерам и горам, моя инвентаризация заканчивается, ибо я проваливаюсь в глубокий безграничный сон. Едва проходит час, как звенит будильник. |
