Шелл снял руку с моих плеч и засунул ее в нагрудный карман, откуда извлек игральную карту. На пути из кармана в гроб он крутил ее в пальцах, переворачивал снова и снова, и я увидел, что это туз червей. Перед тем как положить карту на атласную материю рубашкой вверх, Шелл щелкнул по ней и сказал: «Браво, Морти». Он выдавил из себя улыбку (хотя я видел на его лице прежде всего печаль — Шелл никогда не плакал), а потом отвернулся.

Я стоял там, томясь, не в силах найти такое место в моем мозгу, где я мог бы вести разговор с мертвецом. У меня за спиной беседа то стихала, то снова набирала силу, и в какой-то момент я услышал чей-то голос:

— А как поживает малыш? — а потом ответ Антония:

— Клянусь Господом, малыш — настоящий гений!

Из другого угла доносился еще чей-то голос:

— Я работаю над трюком, в котором из шляпы буду доставать свинью. Большую свинью. Зайца-то любой может вытащить, а я вытаскиваю свинью размером с таксу.

Ответил ему Салли:

— Да ты и хер-то из ширинки не можешь толком вытащить.

Раздался взрыв смеха, потом разговор принял мрачный оборот, так как перешел на Кони-Айленд и его деградацию.

— Морти сейчас в лучшей форме, чем эта помойка, — сказал Пиви.

Кто-то пересказывал историю кончины Электро.

— Ужасно, — сказала Мардж. — Я там была. У него глаза загорелись, а из ушей дым валил.

— Как у моей бывшей, — сказал человек-собака и завыл.

Я уже собирался повернуться к группе, когда вдруг в глубинах моей памяти что-то шевельнулось. Я сосредоточился на этом воспоминании, и оно расцвело пышным цветом. То были мои последние недели ученичества у Морти. Мы сидели за стойкой у Натана и ели хот-доги. Стояла середина лета и середина недели, небо затянули тучи. Люди толклись у входа, а сам парк был почти пуст. С океана задувал ветерок, и грозил пролиться дождь. Морти, все еще в облачении свами — тюрбан и накидка, — заправил в рот шмат квашеной капусты и вытер салфеткой рот.

— Книги я тебе дал, так? — спросил он.

Он одолжил мне свои индуистские тексты — переводы священных книг: я должен был отыскивать там невразумительные фразы, которые ошеломят ум западного склада.

Я кивнул.

— Тюрбан есть?

Я кивнул.

— Над голосом работаешь? Ну-ка, скажи что-нибудь.

— Пусть танец Шивы огнем горит в твоем сердце, — произнес я с певучей интонацией, коверкая звуки: все как он учил.

— Ты лучший из всех свами, — улыбнулся Морти.

Я рассмеялся.

— Так вот, малыш, последнее, что я тебе скажу. Может, это самое важное.

Морти протянул руку и легонько шлепнул меня по щеке — он так часто делал во время обучения. Поначалу меня выводили из себя эти нарушения моего личного пространства, но со временем я приравнял их к дружескому похлопыванию по спине.

— Надеюсь, — сказал он, — вся эта дребедень тебе поможет, но ты должен пообещать мне одну вещь. Никогда не забывай, кто ты такой. То, чем мы здесь занимаемся, — на самом деле гнусность несусветная. Мы никакие не свами, мы — свами людского воображения, дешевая подделка под свами. Для нас тюрбан — это работа, понимаешь? Всегда помни это.

Морти положил на прилавок три четвертака и спрыгнул со стула. Я встал рядом с ним.

— Спасибо за все, — сказал я.

Он протянул руку и шлепнул меня по щеке — на сей раз сильнее, чем обычно, так что меня даже обожгло.

— Adios, Диего, — сказал он.

Он пошел прочь, и в это время прогремел гром и тут же начался ливень.