Джейми инстинктивно выпрямился и поклонился.

— Приветствуем тебя, о господин, — сказал он на тщательно отрепетированном древнееврейском. — Да пребудет мир в твоем доме.

У хозяина дома отвисла челюсть. Что было заметно даже при том, что у него была длинная густая темная борода, тронутая сединой чуть ниже рта. Неопределенное выражение — но ведь не веселья же? — появилось на его благообразном лице.

Негромкий звук, который несомненно выражал веселье, привлек внимание Джейми к другой стороне помещения. На выложенном плиткой круглом столе стоял маленький бронзовый сосуд, из которого лениво струился дым, тающий в лучах предзакатного солнца. Между солнцем и дымом он с трудом различил женскую фигуру, пребывающую в тени. Она шагнула вперед, материализовавшись из мглы, и сердце Джейми подпрыгнуло в груди.

Она склонила голову, одновременно приветствуя всех присутствующих солдат.

— Я Ребекка бат-Леа Хаубергер. Мой дедушка поручает мне приветствовать вас в нашем доме, господа, — сказала она на великолепном французском, хотя сам старик не произнес ни слова. Джейми выдохнул с огромным облегчением; ему все-таки не придется вести деловой разговор на древнееврейском. Выдох был таким мощным, что он закашлялся, тем более что ароматический дым щекотал его легкие.

Он чувствовал, что его лицо краснеет, и попытался подавить кашель. Иэн искоса посмотрел на приятеля. Девушка — да, она была молода, быть может, его, Джейми, возраста — быстро схватила крышку и захлопнула ею сосуд, после чего позвонила в колокольчик и сказала слуге что-то на языке, напоминавшем испанский. Ладино? — подумал он.

— Прошу вас садиться, господа, — сказала она, сделав грациозный жест в сторону стула у письменного стола, и повернулась, чтобы взять еще один, стоявший у стены.

— Позвольте мне, мадемуазель! — Иэн поспешил ей на помощь. Джейми, все еще задыхаясь от едва сдерживаемого кашля, последовал за ним.

У нее были темные волосы, волнистые, перехваченные от лба до затылка розовой ленточкой и ниспадавшие на спину почти до самой талии. Джейми даже поднял руку, чтобы погладить их, но вовремя опомнился. Тут она повернулась. Белая кожа, темные глаза и странный понимающий взгляд этих глаз, когда они встретились с глазами Джейми — она смотрела прямо, не отводя взгляда — когда он поставил третий стул перед ней.

Аннализ. Он с трудом сглотнул и прокашлялся. Волна дурманящего жара прошла по его телу, и ему внезапно захотелось открыть окно.

Д'Эглиз тоже испытал явное облегчение от того, что у них будет более надежный переводчик, чем Джейми, и пустился в галантную речь, обильно украшенную французскими комплиментами, представляя присутствующих друг другу и поочередно кланяясь то девушке, то ее деду.

Джейми ничего не слышал: он не мог оторвать глаз от Ребекки. Его внимание привлекло ее сходство с Аннализ де Марийяк, девушкой, которую он любил в Париже, но при более детальном взгляде было понятно, что они очень разнятся.

Увы. Аннализ была крошечной и мягкой, как котенок. Эта девушка была маленького роста — он видел, что она едва достает до его плеча; ее волнистые волосы коснулись его запястья, когда она садилась, — но в ней не было ни вкрадчивой пушистости, ни беспомощности. Она заметила, что Джейми наблюдает за ней, и теперь наблюдала за ним, а легкий изгиб ее алых губ заставил его кровь прилить к щекам. Он кашлянул еще раз и опустил глаза себе под ноги.

— Что не так? — негромко произнес Иэн уголком рта. — Ты выглядишь так, словно тебе чертополох в задницу вставили.

Джейми раздраженно дернулся и застыл, ощутив, как одна из более глубоких ран на спине открылась.