— Ты же здесь сто лет не была, ничего не знаешь… Помнишь небось, как Динка по Максу сохла? Да, слава тебе, господи, бог отвел, бросил он тогда мою дуреху. Динка поплакала-поплакала да и замуж удачно вышла, муж рукастый попался, Славиком зовут. А Макс, между нами говоря…

Но закончить рассказ про Макса у Галки не получилось — ее прервал пронзительный женский крик из-за соседнего забора:

— Га-а-ал! А Га-а-ал! Выходи-и!

Галка вздрогнула, как будто ее ужалили, беспокойно оглянулась на забор, откуда кричали, потом значительно посмотрела на меня и тихо сказала:

— Ладно, не буду рассказывать, сама увидишь…

— Гала-а, ты гиде, я за тобою соскучила-ась! — доносилось теперь с дороги.

— Иди-иди, посмотри сама. Это Сима, жена Макса, — почему-то шепотом говорила Галка, подталкивая меня к калитке.

Мне стало ужасно любопытно, какую жену отхватил себе наш красавчик Макс. Что правда, то правда — двадцатилетняя Динка действительно была без ума от смазливого соседа-ровесника, а он крутил ее чувствами как хотел. Весь его самодовольный вид словно говорил словами песни Владимира Маркина: «…я себе красившее найду…» И вот представьте себе — выходит, все-таки нашел. Очень интересно, какая она, эта обладательница синеглазого суперприза по имени Максим Иванов?

Я вышла на дорогу и сразу же споткнулась о хозяйку суперприза. Сима сидела на раскладном брезентовом стульчике у забора и, широко расставив монументальные, как дорические колонны, ноги в тренировочных штанах, чистила картошку. Перед ней стояли два больших ведра — одно с водой, второе с еще не чищенной картошкой. Большая, как Кавказский хребет, грудь ее вздымалась под засаленной кофтой без двух верхних пуговиц. Арбузный живот не оставлял никаких сомнений — Сима глубоко и основательно беременна. Помимо солидного бюста и окладистого живота у Симы имелись крупный прямой нос, печальные глаза с трагическими веками актрисы немого кино и шикарная черная шевелюра, забранная в небрежный конский хвост аптекарской резинкой.

— Аккуратнее ходить надо! — проворчала Сима, убирая с дороги могучую ногу, обутую в растоптанный шлепанец.

Да, ничего не скажешь, нашел себе Макс «красившее»! Динка, если мне не изменяет память, стройная и беленькая, как горная козочка. Хотя что это я — разве во внешности дело? Может, эта Сима человек хороший… А в это время на участке Макса запищал грудной ребенок, и беременная Сима заорала:

— Макси-им! Ты чито, не слышишь, Йося плачет!

Я извинилась за неловкость, прижала к себе банку с молоком и побежала доваривать детям кашу. Итак, несмотря на мое длительное отсутствие, жизнь в «Шанхае» продолжалась…

Янка проснулась только к обеду. Она неторопливо умылась и, забросив на плечо полотенце, отправилась на речку. Вадька, по своему обыкновению, косил траву на участке. Он если не снаряжает удочки — значит, косит траву. Это у нас называется «работа по хозяйству». А я стала укладывать малышей спать. Тихий час, по моему глубокому убеждению, просто необходим детскому организму. Особенно на свежем воздухе. Только я с боем уложила детей в кровати и Алиска с Бориской даже притворились спящими, как за стеной раздался пронзительный крик:

— А ну-ка иди сюда, свинячий огузок! Ты мостки свернул? Что пялишься, оглох, что ли, недоумок поганый?

Окрик был резкий, голос грубый, но я все равно уловила в нем знакомые утренние нотки. И даже те самые интонации, с которыми рано утром звучало «Издалека льется тоска скрипки осенней…».