- Ты отвалила настоящую кучу дерьма, Кармел, - продолжаю я, а она скрещивает на груди руки. На мгновение кажется, что она сейчас заплачет, но в итоге ничего не делает, а просто опускает взгляд вниз.

В машине совершенно тихо, пока мы едем ко мне домой. Я не могу перестать об этом думать, поэтому чувствую себя бесполезным. В этом сказывается отсутствие моего опыта в дружбе. Томас выглядит хрупким, как пожухлый лист. Кто-то другой в такой ситуации знал бы что делать, какой рассказать анекдот или историю. Кто-то другой знал бы, что делать, кроме как сидеть на пассажирском месте и чувствовать себя неуютно.

Я не знаю, на самом ли деле Томас встречался с Кармел. Она могла отмазаться от титула по техническим причинам. И только. По техническим. Потому что и она, и я, и все знали, что Томас влюблен в нее. Последние шесть месяцев она очень хорошо притворялась, отвечая ему взаимностью.

- Мне нужно побыть немного одному, хорошо, Кас? – сообщает он, не глядя на меня. – Я не съеду с обрыва или что-то в этом роде, - продолжает он, пытаясь улыбнуться. – Мне просто нужно побыть одному.

- Томас, - говорю я.

Когда я кладу руку на его плечо, он поднимает свою и мягко сбрасывает ее. Я понял намек.

- Хорошо, мужик, - продолжаю я и открываю дверцу. – Просто дай знать, если тебе что-нибудь понадобится, - и отхожу.

Нужно еще что-нибудь сказать, что-то более ободряющее, чем уже есть. Но лучшее, что в моих силах, это прямиком идти вперед и не оборачиваться.

Глава 13

В доме царит гнетущая тишина. Я замечаю это, как только вхожу. Помимо меня здесь нет ничего, ни живого, ни мертвого, и этот факт почему-то вызывает у меня не чувство спокойствия, а больше его иллюзию. Глухо и так обыденно раздаются звуки шепота, щелчка закрывающейся входной двери и скрипа половиц. Или, возможно, только кажется так, потому что у меня возникает такое чувство, будто бы я завис во время крушения поезда. Вокруг меня все крошится и кажется непонятным, и что в таком случае необходимо вообще предпринимать. Томас с Кармел расходятся. Анну разрывают в клочья. А я, черт побери, не могу ничем помочь.

С матерью я перекинулся не больше пяти слов с последнего ее аргумента насчет отслеживания Анны в аду, поэтому, когда я прохожу мимо кухонного окна и замечаю ее во дворе, сидящей со скрещенными ногами перед промокшей насквозь черемухой, я чуть ли не подпрыгиваю. Она в легком летнем платье, а вокруг нее насчитываю несколько белых свеч, кажется, всего три штуки. Дым, возможно исходящий от ладана, поднимается вверх и рассеивается. Я не распознаю это заклинание, поэтому выхожу через заднюю дверь. Нынче ее заклинания носят больше шарлатанский характер, и только при особых обстоятельствах она выкроит время, чтобы заняться ими в личных целях. Хотите, верьте, хотите, нет, но если сейчас она пытается привязать меня к дому или связать руки, чтобы я не причинил себе вред, то я съезжаю отсюда.

Когда я приближаюсь, она молчит и даже не поворачивается, когда моя тень падает на нее. Фото Анны опирается на ствол дерева. Она принадлежала одной из газет, которую я вырвал этой осенью. Я всегда ношу ее с собой.

- Откуда она у тебя? – спрашиваю.

- Я достала ее утром из твоего бумажника, перед тем как ты ушел с Томасом, - отвечает она печальным и в тоже время спокойным голосом, слегка оттеняя заклинание, которым она сейчас занята. Рядом с ней мои руки слабеют. Я уже был готов вырвать фото из ее рук, но все мое желание просто просачивается сквозь пальцы.

- Чем ты занимаешься?

- Молюсь, - просто отвечает она, и я опускаюсь рядом с ней на траву.

Ровный столп огонька свечи, взимающийся вверх, выглядит тонким и таким неподвижным. Поднимающийся над маминой головой ввысь дым, который я заметил раньше, шел из куска янтарной смолы, заранее расположенного на плоском камне и пылающего мягко-синим и зеленым цветами.