| За первым свиданием с Делией последовали второе и третье. Мы ходили на танцы и на пляж, катались по озеру на моторке ее двоюродного брата, ездили в горы на принадлежавшем Делии "порше" с откидным верхом. Я уже успел поцеловать ее, и губки Делии оказались неимоверно сладкими. Я наблюдал ее при всевозможных обстоятельствах и самом разнообразном освещении. То она, на миг зависнув на фоне бледно-голубого неба, прыгала с трамплина в зеленый бассейн, то танцевала в белом бальном платье с низким вырезом и длинным шлейфом, то в шортах и салатовой безрукавке сидела на корточках в саду, орудуя лопаткой и смеясь, а щека и нос ее были вымазаны землей. Да, сон мой был куда лучше яви. Гораздо, гораздо лучше. Во сне я не спешил, не суетился и ничего не боялся. Мы с Делией были влюблены друг в друга и, хотя пока не ложились в одну постель, но любовниками уже стали. Я был спокоен, уверен в себе, нетороплив, я не чувствовал никакой настоятельной необходимости соблазнить мою Делию сейчас же, немедленно. Я знал, что время придет, а в мгновения нежности видел по глазам Делии, что она тоже это знает и ничего не боится. Мы познавали друг друга без спешки. Целовались, и я крепко обнимал Делию за тонкую талию, касался ее груди, а однажды лунной ночью на пустынном пляже гладил ее красивые бедра. Как же я любил мою Делию! И как нуждался в ней. Каким прекрасным противоядием стала она для меня теперь, когда моя жизнь наяву делалась все горше и горше. Разумеется, в этом был повинен мистер Миллер. Делия успокаивала меня и услаждала мою ночную жизнь, зато мистер Миллер гадил мне днем. Вскоре наш магазин было не узнать. Почти все старые работники уволились, повсюду расплодился молодняк и воцарились новые порядки. Полагаю, меня не выгнали лишь потому, что я был безответной и долготерпеливой жертвой, смиренной мишенью насмешек мистера Миллера с его гнусавым голосом, кривыми ухмылочками и желчными взглядами. Он так рвался в президенты, так жаждал прибрать к рукам "Уиллис и де-Кальб", что был готов на совершенно немыслимые мерзости. Едва ли я был полностью неуязвим, но, во всяком случае, психические атаки мистера Миллера не очень беспокоили меня. Радостные и безмятежные сны помогали мне пережить почти все его нападки, кроме самых яростных. А еще произошло вот что. Я вдруг обнаружил, что мне стало легче общаться с людьми наяву. Покупателницы и свеженанятые молодые продавщицы начали давать мне понять, что я им не совсем безразличен. Разумеется, я хранил верность моей Делии, но было приятно сознавать, что светская жизнь наяву при желании вполне доступна мне. Хотя я не мог представить себе женщину, которая подарила бы мне больше счастья, чем Делия. А потом все начало меняться. Настолько медленно, что я даже не знаю, как долго происходили эти изменения, прежде чем мне удалось уловить их. Меня насторожили глаза моей Делии. Теплые и бездонные, они вдруг сделались плоскими, холодными, стеклянными. От былой искренности и чарующей прелести не осталось и следа. А иногда Делия задумчиво хмурилась, и лицо ее становилось сосредоточенно-серьезным. - В чем дело? - спрашивал я ее. - Скажи. Если я сумею чем-то помочь... - Ничего, - упрямо твердила она. - Ничего страшного, дорогой, честное слово... И чмокала меня в щеку. Дела мои во сне шли все хуже и хуже, зато наяву, в магазине, стали мало-помалу налаживаться. Всех кандидатов на увольнение рассчитали, новые работники освоились на своих местах и приспособились к установившимся порядкам. Мистер Миллер, похоже, чувствовал себя как рыба в воде. Он все реже выказывал неуверенность в себе и, как следствие, все реже срывал на мне зло. Иногда он по несколько дней кряду избегал меня, словно стыдясь своей резкости. Меня это вполне устраивало. И не имело особого значения, ибо мое бодрствование было не более чем неизбежным приложением, нагрузкой ко сну, который и составлял для меня смысл существования. И во сне этом мне жилось не очень хорошо. Совсем не хорошо. |
