Пансионат «Рыбачий», как и обещало название, располагался на берегу прекрасного озера, одного из тех малых озер, которые рассыпались вблизи Селигера. Два десятка деревянных домов, пляж и небольшая столовая с крытым мангалом. В летний сезон здесь было полно отдыхающих, однако к концу сентября большая часть гостей разъезжалась, высвобождая пансионатские дома.

Автомобильная колонна остановилась у ближайшего дома, возле которого стояла темноволосая женщина и зябко куталась в платок.

Из легковой машины выскочил маленький толстяк и, перескочив через лужу, крикнул:

– Здравствуйте! Мы с вами говорили по телефону!

– Иван Иванович Пилютик? Помощник режиссера? – Женщина приветливо улыбнулась. – Мы ждем вас. Но где же Надежда Ефимовна?

Пилютик обернулся к машине и распахнул заднюю дверцу. Оттуда тяжело вылезла женщина лет шестидесяти, одетая в русский сарафан и платок поверх вышитого повойника. Иван Иванович услужливо накинул на ее плечи тулуп.

– Знакомьтесь, Надежда Ефимовна Бирюкова, народная артистка России. А это Елизавета Петровна, директор пансионата, – представил он женщин друг другу.

Елизавета Петровна улыбнулась и спустилась с крыльца:

– Рада знакомству!

– Взаимно, – ответила Бирюкова. Она выглядела утомленной.

– Как доехали? – заботливо поинтересовалась директриса, было заметно, что ей льстит это знакомство.

Актриса же, напротив, была не расположена к разговорам:

– Мне нужно в ванную.

– Прошу, в доме все приготовлено. – Елизавета Петровна отступила и указала на дверь. – Ваша комната – первая справа.

– Что значит комната? – Поднявшись на крыльцо, Бирюкова остановилась. – Мне обещали отдельный номер.

– У нас нет номеров. У нас избы. Ваша – десятая.

– Куда ты меня привез? – Бирюкова сердито развернулась к Пилютику.

– На сто километров вокруг нет ни одного приличного отеля, – ответил помощник режиссера. – Это лучший вариант.

– Тогда едем в Москву!

– До Москвы – пять часов пути. Не вы ли торопили меня?

– Черт с тобой! – сказала народная артистка и вошла в дом.

Елизавета Петровна вопросительно взглянула на Пилютика. Он объяснил:

– Представьте: последний съемочный день в экспедиции. Режимные съемки в лесу, и вдруг гаснет свет. Виктор Карлович, режиссер фильма, кричит на бригадира осветителей, тот бежит к инженеру, инженер – к «лихтвагену». Далее – бесконечно длинная пауза. Вы не представляете, что мне пришлось пережить за эти сорок минут! Актеры – склочный народец, набились в костюмерный автобус, бранятся. Водитель включил печку, а та возьми да сломайся. Сорок минут в темноте, в холоде, посреди леса. Кому-то может показаться, что это не так уж и долго. Но для меня эти сорок минут длились целую вечность.

– Вам нужно было просто уехать.

Пилютик грустно скривился:

– Мы должны были вернуться сегодня в Москву. Если бы не последняя сцена, которую не успели доснять. Три минуты экранного времени. – Он глубоко вздохнул. – Злой рок судьбы!

– Надо же…

– В конце концов инженер объявил о неисправности генератора. Режиссер крикнул: «Сделай хоть что-нибудь!» Но инженер только руками развел. Здесь, говорит, нужен сложный ремонт.

– И, что же вы?

– Дело не во мне… Съемки, естественно, свернули. Статисты в гриме и костюмах мерзнут в автобусе. Народная артистка Бирюкова, пара заслуженных и главная героиня – ждут в автомобилях.