Естественно, мы начали с беседы. Плавно текущая беспредметная беседа, — основа лечебного воздействия подлинного психотерапевта. Настоящий мастер всегда воздействует на личность, стараясь изменить её мировосприятие. В данном конкретном случае основная цель моего психотерапевтического воздействия — это убедить больного в том, что у него не чешется. В тот момент, что он поверит, что у него действительно не чешется, зуд действительно прекратиться. И я с гордость могу доложить, что в результате моего лечения мировосприятие моего пациента изменилось качественным образом. Теперь, когда его иногда спрашивают, есть ли у него вши, он с достоинством отвечает: «Конечно».
И если после этого его спрашивают: «А чем Вы их лечите?»
Он неизменно отвечает: «Пока ничем. Они все здоровы».
— Для полной гарантии кроме психотерапии ты бы ему ещё пиявки поставил, — не осталась в стороне от лечебного процесса Леночка.
— А я в психотерапию вообще не верю, — вступил в дискуссию Эвен, — последний раз я истово верил в возрасте тринадцати лет. Это была вера в победу коммунизма. Но уже в четырнадцатилетнем возрасте, одновременно со вступлением в комсомол, будущий я впал в ересь воинственного атеизма и, с тех пор, верить не во что не собирается.
Но и Рабинович сдаваться не собирался. Бестактный выпад оленевода задел его профессиональную гордость.
— А что у вас сохранилось в памяти из первого сексуального опыта? — спросил он Эвенка, — Напрягитесь и вспомните. Это очень важно.
От неожиданности Эвенк послушно напрягся и вскрикнул от острой боли, вызванной вновь обострившимся после безжалостного поноса геморроем.
— Вы вспомнили! — торжествующе воскликнул Рабинович, — Я знал, что Вы вспомните. Подспудное влечение невозможно всю жизнь держать в подсознательном. Осталось только признаться самому себе. Это была мама или бабушка? Вы не хотите отвечать? Как я Вас поймал! Хорошо, отбросьте прочь бабушку. Она недостойна вашего чувства. Погрузимся ещё глубже в подсознательное. Вам восемь месяцев, у вас анальная стадия формирования личности. Вы уединились в своей кроватке и наслаждаетесь каканием. Вдруг над Вами нависло что-то большое и вкусное.
— Это мамина грудь! — молнией проносится в вашем сознании, — Теперь вы припоминаете?
— Теперь я припоминаю, — ответил Эвенк, — что давно собирался ударить тебя, Мишенька, по лицу. Но удобного случая всё как-то не представлялось. Сейчас же эта проблема успешно разрешилась. Я тебе крайне признателен за психотерапевтическое вмешательство.
— Не надо сориться, — испугалась Леночка, — перестань, Эвенк. Что он такого сказал?
— И пусть эта моральная пощечина послужит ему грозным предостережением. Как сказал по этому поводу Карл Маркс в своей замечательной работе «История дипломатии 18-ого столетия» «the slap in the face by then became the powerful instrument of diplomacy» (пощёчина к тому времени стала мощным орудием дипломатии), — торжественно произнёс Эвенк, — Я никому не позволю в таком тоне говорить о моей маме.
— Люблю еврейский бунт, осмысленный и очаровательный по форме, — окончательно подвел черту под разгоревшимся конфликтом Пятоев.
Хотя и с раскосыми и жадными глазами, — продолжил его мысль Шпрехшталмейстер.
Такие глаза не только у евреев, — вновь вмешалась в беседу Леночка, — такие глаз были еще у кого-то, мне моя училка по английскому об этом еще в Пскове рассказывала. Вот только я забыла у кого.
— Леночка зазналась, — с горечью констатировал Пятоев. — Она возомнила себя умом, честью и совестью нашей эпохи и вступает в пререкания в признанными теоретиками масонского движения даже по поводу раскосых глаз. |