— Угу, — присоединился к мнению предыдущего оратора шпрехшталмейстер, налегая на огурчики.

Утром следующего дня все трое прибыли в психиатрическую больницу.

— Посидите пока здесь, — сказал Рабинович, усаживая своих новых знакомых, — Я пока с начальством поработаю.

Дверь в кабинет начальника осталась не прикрытой и будущие санитары сумасшедшего дома отчетливо слышали всю беседу.

— Тарас, я привел ребят, о которых говорил тебе вчера, — донесся до соискателей должности санитаров психбольницы голос Рабиновича, — они сидят в коридоре.

— Пусть заходят, — послышался другой голос, — но имей в виду, если парубки какие-то дохлые интеллигенты, то я их не возьму. Плевать я хотел на то, что этот твой Пятоев пять километров нес тебе по тундре на себе, зажав зубами твою кровоточащую рану. И потом, что значит, вас было только два еврея на всю группу «Альфа»? Этими двумя евреями в группе «Альфа» были ты и жена Пятоева? Учти, я пожму им руку, и если их рукопожатие не будет крепким, не видать нашего сумасшедшего дома, как своих ушей.

— Не придирайся к словам, Тарас, — вновь послышался голос Рабиновича, — так я их позову?

Шпрехшталмейстер и Пятоев переглянулись. Шпрехшталмейстер первые восемь лет своей карьере в цирке трудился в качестве «нижнего» акробата. На нем держалась пирамида из пяти человек, изображавших дерзновенный полет в космос первой женщины-космонавта Валентины Терешковой. От образа «дохлого интеллигента» он был далек чрезвычайно. Пятоев от этого образа был еще дальше.

— О, це гарны хлопцы, — воскликнул начальник Рабиновича, увидев Шпрехшталмейстера и Пятоева. Вопрос о крепком рукопожатии отпал как-то сам собой — сидайте, будь ласка. Значит так, работать вам придется в отделении судебно-психиатрической психиатрии. Не буду скрывать, люди в этом отделении лечатся разные. Некоторые из них не могли должным образом адаптироваться в местах лишения свободы. За спиной некоторых из них стоит убийство, но таких немного.

— На сегодняшний день только двенадцать человек из тридцати, — подтвердил слова своего начальника Рабинович.

— Я рад, что медбрат Рабинович уже приступил к вашему инструктажу, — констатировал Тарас, — вы будете работать в его смене. Вам повезло, санитар психиатрической больницы — это профессия настоящего мужчины. Я горжусь вами!

В тот же вечер все трое трудились на благо конфликтующих с законом психбольных. Под вечер, когда пациенты угомонились и отошли ко сну, Пятоев, как бы, между прочим, сказал Рабиновичу:

— Миша, я все хочу тебе сказать. В Израиле я по делу. И мне нужна твоя помощь.

— Поговорим, — предложил Рабинович.

Все трое уединились в комнате для медбратьев, и Пятоев рассказал своему новому начальнику о цели своего приезда в Израиль.

— Есть человек, который может нам помочь, и этот человек — эвенк, — после некоторого раздумья сказал Рабинович.

— «Эвенк» — это имя? — поинтересовался Пятоев.

— Нет, зовут его Марк Абрамович, — ответил Рабинович, — а «эвенк» — это национальность. Тут дело вот в чем. Он закончил экономический факультет ГИТИС (Государственного Института Театрального Искусства) и называл себя куренным атаманом. Фамилия его была Рубинчик.

Рубинчик поступил на судебно-психиатрическую экспертизу в институт им. Сербского из-за какого-то казуса, в результате которого деньги, предназначавшиеся на создание фильма о дружбе между русским и ещё каким-то народом, кажется китайским, но возможно, я ошибаюсь, были истрачены на семь жен Марка Абрамовича.