Перед глазами стояла стена огня и дыма. За нею был маркиз, но мертвый или живой – это было неизвестно.
III. Уснувшие дети пробуждаются
Дети, наконец, открыли глаза. Пожар, не успевший еще охватить библиотечный зал, бросал на его потолок розовый отблеск. Дети, незнакомые еще с этим видом зари, стали с любопытством смотреть на нее, а Жоржетта даже восхищалась ею.
Пожар разгорался во всем своем зловещем величии. Клубы густого черного, с красноватым отблеском, дыма представлялись то черной гидрой, то ярко-красным драконом. Длинные огненные языки реяли в темноте, точно сражающиеся, преследующие друг друга кометы. Пламя бывает очень щедро и разбрасывает на ветер драгоценные камни; недаром уголь и алмаз одинаковы по составу. В стене третьего этажа образовалась трещина, через которую падал из пламени в овраг целый дождь драгоценных камней. Вороха соломы и мешки овса, горевшие на чердаке, начинали струиться из окон потоками золотого дождя, причем зерна овса превращались в аметисты, а стебли соломы – в кораллы.
Все трое детей вскочили на ноги.
– Ах, как хорошо! – воскликнула Жоржетта.
– Они просыпаются! – проговорила мать.
И, действительно, сначала встал Рене-Жан, затем Гро-Ален, и последней Жоржетта. Рене-Жан протянул руки к окошку и сказал:
– Мне жарко.
– Мне залко, – повторила Жоржетта.
– Родные мои! – воскликнула мать. – Рене, Ален, Жоржетта!
Дети оглянулись вокруг, ничего не понимая. То, что на взрослых людей наводит ужас, у детей возбуждает только удивление; а того, кто легко удивляется, нелегко испугать; неведение является источником храбрости. Дети до того невинны, что если бы они увидели ад, они стали бы им любоваться.
– Рене! Ален! Жоржетта! – повторила мать.
Рене-Жан обернулся. Этот голос вывел его из его рассеянности. У детей память короткая, но вспоминают они очень быстро. Все прошлое для них является вчерашним днем. Рене-Жан увидел свою мать, нашел это совершенно естественным и, смутно сознавая себя в странной обстановке, чувствуя потребность опоры, воскликнул:
– Мама!
– Мама, – повторил Гро-Ален.
– Мама, – пролепетала Жоржетта и протянула к ней свои ручонки.
Несчастная женщина испустила страшный вопль:
– Дети мои!
Все трое подошли к окошку; к счастью, огонь еще не добрался до этого окошка.
– Мне очень жарко, – проговорил Рене-Жан и прибавил: – Горит.
Затем он стал искать глазами свою мать и закричал:
– Иди же, мама!
– Мама, мама! – повторила Жоржетта.
Несчастная женщина, с распущенными волосами, с окровавленными ногами, в разорванной одежде, цепляясь за кусты, спустилась в ров. Здесь уже стояли Симурдэн и Гешан, столь же бессильные внизу, как и Говэн наверху. Солдаты, приведенные в отчаяние сознанием своей беспомощности, теснились вокруг них. Жар был невыносимый, но никто его не чувствовал. Все смотрели на мост, на его быки, на высокие стены, на недоступность окон и в то же время все сознавали необходимость принять безотлагательно какое-нибудь решение. Но пришлось бы взбираться на третий этаж, а для этого не было никаких подручных средств. |