— При написании чистосердечного признания веди себя спокойно и прилично. Не ковыряй в носу и ушах, не крутись на табуретке, не пей больше одного стакана, ежели чего поднесут, не плачь, не сморкайся ежесекундно. А главное — не делай больших пауз.
— Ну не бил я мужика, не бил!!! Цапнулись — и разошлись! Он, видимо, еще с кем-то…
Ваня погрозил сутенеру пальцем, как расшалившемуся первоклашке:
— Не задавайся и не думай, что все вокруг — дураки. Замени скромное «видимо» на нахальное «я уверен» и, вообще, употребляй больше личных местоимений.
Брынза свернул губы в трубочку:
— Я считаю, что…
— …Это чудовищная ошибка! — продолжил за него Тульский и ухнул задержанному по голове Уголовным кодексом — причем раза в три сильнее, чем проститутке в кабинете Боцмана. Брынза ойкнул.
Артур со вздохом бросил тяжелую книгу на стол и начал по-новой:
— Мы же не просим, чтобы ты нам «Войну и мир» написал. Коротенько: было, было дело под Полтавой… Клиент плохо себя вел — я ругнул его, он ударил, я ударил… пару раз. Он пьяный был — упал, порвал мне рубашку. Я вытащил бумажник, чтобы компенсировать… Ну — что тут такого особливого?
Тульский подсказывал Брынзе, будучи абсолютно уверенным, что принципиально все происходило именно по такой схеме. Ваня его поддержал:
— А в конце — кланяйся и благодари, благодари и кланяйся!
(Такое напутствие дал Кружилину в свое время преподаватель перед экзаменом, который проходил в малом зале филармонии).
— Ну не обувал я мужика!!! — чуть не зарыдал Брынза.
— Не обувал, значит…
Артур повел шеей и за шиворот подтащил сутенера к огромному пустому сейфу. Засунув голову Брынзы в гулкое пыльное нутро железного ящика, Тульский скомандовал:
— Ваня, давай!
Кружилин достал из-под дивана гантелю, на которой в 1938 году было выдавлено «10 кг завод им. т. Молотова», и шарахнул ею пару раз по сейфу.
Услышав адский тарарам, к ним в кабинет вбежал Боцман:
— Вы чего, охуели совсем?!
— Так не помнит ничего!
— Уши чистим!
Боцман сокрушенно покачал головой:
— Иван, ты же симфониям обучался, а не в пехотном полку на барабане наяривал… И еще… Не он это…
— Чего — «не он»? — не понял Тульский, но голову Брынзы из сейфа вытащил.
— Убил не он!
Сутенер хоть и оглох, однако же все расслышал, что нужно было — он завыл, вывернулся из лап Тульского и бросился к Боцману:
— А-ы-у!!!! Вот оно в чем дело, командир! Суки!!! Хотели труп на меня списать!!!
Боцман поморщился и вывел страдальца в коридор. Брынза доплелся до раздолбанной раковины, отвернул осклизлый кран и начал жадно глотать теплую желтую воду, одновременно булькая и бормоча:
— Куда… хлюп-хлюп… клонят… хлюп-чавк… козлы… чавк-чавк… и притом вонючие…
Боцман отвернулся от него и заглянул в кабинет к Тульскому и Кружилину:
— Не он это… Я с девками плотно поработал — не срастается… Он с ним действительно цапнулся, но и только… Его уже потом кто-то за остановкой отоварил чем-то тяжелым. Вытащил бумажник, снял ботинки — и так далее. Убивать, может, и не хотел, но человек — существо странное, можно полчаса смертным боем бить — отойдет, а бывает — с одного удара — щелк, и в дамки… Я одну девку уже отпустил. |