Вечером он отправил в Геленджик телеграмму: «Уважаемый Князь Байрам-оглы! Поздравляю защитой кандидатской диссертации…»

Это был пароль. Князь приехал на следующий день. Привез бутылку совершенно роскошного коньяка и большую коробку с суджуком, икрой и фруктами. Унес порошок с собой, а вскоре на проходной общежития появилась записка для Андрея. Князь предлагал встретиться в городском парке, в кафе.

Усадив Андрея за столик, Князь крепко пожал Андрею руку, сказал, что гордится знакомством с ним, что преклоняется перед людьми интеллектуального труда, которые двигают научно-технический прогресс, а потом незаметно сунул ему в карман две купюры.

Когда Андрей остался один, он вытащил деньги, разгладил их на колене и внимательно рассмотрел. Это были две стодолларовые купюры. «Сто мне, сто Мише, – подумал он. – И Нечипоруку можно немного подкинуть на мороженое».

Деньги пьянили и кружили голову, как коричневый порошок. Андрею вдруг захотелось снова испытать радость удачи, получить в свой адрес комплименты и честно заработанные деньги. Потом снова работать и снова восходить на пьедестал. И так всегда…

Глава 7. В КИНО И НАЯВУ

Столичная милиция начала работать в жестком режиме. Для борьбы с наркобизнесом, захлестнувшим Россию, была создана специальная следственно-оперативная группа, состоящая из следователей Следственного комитета МВД и сотрудников оперативного подразделения ФСБ. Под особый контроль были взяты ночные клубы, парки и излюбленные места отдыха молодежи. В сети, которые расставил отдел по борьбе с организованной преступностью, все чаще попадалась не только «мелочевка», торгующая разовыми дозами наркоты, но и преступники, ворочающие тысячами и десятками тысяч наркодолларов.

В ходе проведенной операции был задержан и помещен в следственный изолятор Лефортово гражданин Мильготин, обвиняемый в распространении наркотика метадона, маковой соломки и приготовлении из нее ацетилированного опия.

Вскоре из оперативного подразделения ФСБ раздался звонок.

– Сергей Анатольевич! У меня есть для вас не совсем приятная новость, – сказал Новоселову начальник отдела полковник Игорь Ермаков. – Жене Мильготина уже стало известно, в какой камере сидит ее муж.

Новоселов слушал молча, хотя эмоции переполняли его. Он начинал ненавидеть свою работу, когда ему становилось известно об утечке информации. Всякую утечку он воспринимал как предательство, как удар в спину и переживал ее тяжелее всего. Подобные факты подталкивали его к тому, чтобы невольно начать перебирать в уме фамилии сотрудников и ставить над ними убийственный вопрос: «Кто?»

Последующие две недели не принесли утешительных новостей. Хуже того: из оперативных сводок слухового контроля выяснилось, что Мильготин был прекрасно осведомлен о том, что готовится его задержание; ему даже заранее было известно, в какой именно изолятор временного содержания он будет помещен. Такие сведения Мильготин мог получить только от семи лиц – от двух следователей и пятерых оперативников, которые присутствовали при обсуждении плана задержания.

Был бы верующим, Новоселов обязательно бы перекрестился, когда выяснил, что утечка информации прекратилась немедленно после отстранения от работы с оперативными материалами сотрудника Федеральной службы безопасности В. И подумал, что не взял греха на душу, не стал подозревать кого-либо из своих коллег по ведомству.

Почти полгода Новоселов и Ермаков пытались взять В. с поличным, но ни одно оперативное мероприятие в отношении сотрудника ФСБ не давало достоверных данных о его предательстве. А помог уличить В. в неумении хранить следственную тайну человек, на помощь которого Новоселов мог рассчитывать меньше всего.