Сказать? Еще все можно исправить.

Босс принимает решение за меня:

— Зайдешь туда, где тебя брали, и получишь то, что хочешь получить.

Перевожу: «Ступай в отдел кадров и забери свою трудовую книжку».

Может, все-таки предупредить его? Но кто слушает Кассандру под Новый год?!

Набираю ненавистный номер. Было время, мы считались подругами.

— Алла, это я… Соболезную.

— Не смеши, — Алла скользит по лезвию истерики.

— Как он умер?

— Это все, что тебя интересует? Ни одного вопроса о завещании! И где твои материнские чувства? Даже не спросила, что сейчас чувствует твоя дочь!

— Ты же знаешь, его деньги меня не интересуют. А моя дочь… Она давно уже твоя. Скажи, как он умер?

— Зарезали. Как свинью. В подворотне. Очень много крови.

Он родился в год Кабана, вот его и…

— А как именно?

— Горло ему перерезали!

И вдруг в трубке — до боли знакомое дыхание, Лялькино, четкое и раздельное:

— НИКОГДА. НАМ. БОЛЬШЕ. НЕ. ЗВОНИ!

Иногда я думаю, что Лялька действительно не моя дочь.

ПЕРВЫЙ

Олег был моим первым мужчиной и первым же безумием. Одновременно − другом, мужем, врагом, любовником, проклятием. Олег — отец моей дочери. И муж лучшей подруги. И вот теперь он умер. Ровно месяц назад ему исполнилось сорок семь лет. Тогда мы с ним виделись в последний раз. Почему же я ничего не почувствовала? Неужели мой дар и он же − мое проклятие опять сыграл со мною злую шутку?

Мне было одиннадцать лет, когда я впервые встретила отмеченного.

Перед началом девичества живот крутило и разрывало. Плакала от боли и непонятного предчувствия. Мама повела в детскую больницу. Железный холод каталки, теплые мужские пальцы, коснувшиеся смущенного лона. На безымянном пальце — серебряный перстень. Прикоснулся витой печатью, и сразу стало спокойно и легко, боль отступила.

— С ней все в порядке? — мама старалась не смотреть, как мужские руки массируют мне живот.

— Да, — и чуть тише добавил: — Нет.

Но это «нет» услышала только я. В голове шумело: визг тормозов, удар и тяжелый шлепок умирающего тела. Я увидела, как он выходит из больницы, ступает на трамвайные пути, и ослепительно белая машина уносит его жизнь.

— Вы сегодня умрете…

− Счастливая, — проблеск узнавания в темных глазах. — Будущее тебе открыто. И настоящее. А я могу видеть только прошлое.

Мы чуть-чуть задержались: ждали, когда на справку для школы поставят нужную печать. А когда вышли на улицу, день сузился до черноты. На боку белой машины, стоявшей поперек трамвайных путей, чернел сгусток.

Я вырвалась и, спотыкаясь, побежала к тому, чьи руки первыми прикоснулись к моему телу. Опоздала.

Доктор лежал на спине, уставившись в черное небо. И в его глазах медленно остывало прошлое. Туда, куда мне не было дороги.

Кружила поземка. На каблуках я проехалась по скользкому асфальту.

− Вот и ты, − Дима уверенно перехватил меня, притянул и бегло поцеловал. Губы ледяные.

− И что ты сегодня напророчила? − усмехнулся он, когда мы оказались в машине.

− Измену и смерть.

− Как банально! − Дима взял короткий старт. Джип легко влился в автомобильный поток. − Предсказала бы мне что-нибудь для разнообразия.