Сам он, привычный к походам и сражениям в доспехах, страдал меньше, но все же, как только гости удалились, с наслаждением скинул тунику.

Слуги заранее приготовили перья, чернила и пергамент. Сей дорогостоящий материал предназначался для писем к представителям Империи в соседних областях — не из уважения к адресатам, а потому, что запасы папируса в городе иссякли. Война прервала торговые связи, писать же на деревянных дощечках было недостойно римского префекта. Ну что ж, подумал он, неплохо подчеркнуть богатство Иса, а кстати, и легче будет исправить недочеты его стиля и правописание. Надо будет попросить Бодилис проверить написанное.

Он устроился в большом зале — там было прохладнее — и взялся за работу. Дело шло туго. Вскоре у него заныли спина и челюсти. С чего бы? Может, стоит прогуляться в роще? Он вышел из Дома около полудня.

И сразу его окружило одиночество. Старые деревья угрожающе нависали над головой корявыми ветвями. Под густыми кронами царил полумрак, сквозь который порой пробивался зловещий бронзовый свет предгрозового дня. Над миром стояла тишина, даже опавшие листья отсырели и не шуршали под ногами. Ни щебета птиц, ни стрекотания белки, ни ворчания дикого вепря, чья кровь должна омыть труп короля. На земле поблескивали, как тусклые глаза, шляпки ядовитых грибов. Он вышел к каналу, но и его вода казалась безжизненной, бессильной утолить жажду.

Грациллоний поморщился. Что это с ним? Он ведь не суеверный варвар, в конце концов, он римлянин!.. Но римлянам не по душе дикие леса. В такой глуши можно встретить Пана — и, обезумев, бежать в ужасе, в слепой панике, под хохот всемогущего божества… Здесь чувствовалось Присутствие. Сердце сжалось. Демон Аримана? Лучше возвратиться.

Подходя к дому, он услышал первое бормотание грома.

На священной земле дышалось легче, мощеный, чисто выметенный двор был открыт небу и распахнут на Дорогу Шествий, с него открывался вид на холмы и домики предместий, на пастбища мыса Ванис, где нес свою долгую вахту Эпилл. Но и здесь ощущалось невнятное предвестие. Облака совсем скрыли небо, зелень лета потускнела, словно налилась темной кровью. Дуб Вызова нависал над двором, поблескивая медью, в которую из раза в раз ударял Молот. Сквозь багровую краску, покрывавшую стены Дома, угрожающе просвечивали древние бревна. Город маячил вдали, словно пригрезившееся видение.

Внезапно, словно при вспышке молнии, он увидел три фигуры на дороге. Как не заметил раньше? Они уже подходили к Дому. Он заставил себя спокойно ожидать их приближения. Налетел ветер. Молот качнулся на цепи, задел медный щит. Послышался приглушенный гул. Вдали сверкнула молния, громче прозвучал раскат грома.

Перед королем встали три женские фигуры. Грациллоний узнал под покрывалами Форсквилис, Виндилис и Малдунилис — и не смог подавить дрожь.

— Привет тебе, повелитель, — произнесла Форсквилис. — Мы пришли позаботиться о тебе.

Грациллоний попытался смочить губы, но и язык оказался сухим.

— Благодарю… однако я не искал… вашего общества.

На сухом лице Виндилис вспыхнули глаза.

— Не искал, — признала она. Не презрение ли прозвучало в ее голосе? — Из всех Девятерых ты меньше всего хотел бы видеть здесь нас троих.

Форсквилис подняла ладонь.

— Мир, — серые глаза Афины перехватили взгляд Грациллония и не отпускали его. — Да, — сказала она. — Именно мы удерживали здесь Колконора, пока не настал час его рока. Это было неизбежное зло. Пришло время оправдать его.

Малдунилис подобралась поближе и потянула мужчину за рукав.

— Тебе с нами будет хорошо, милый, очень хорошо, — и хихикнула.

Ярко сверкнула молния, ударил гром, гулом отозвался щит. Будто с порывом ветра на Грациллония налетел обжигающий гнев.