— Ты добился… — шепнула она, целуя его в губы.

II

Виндилис теперь жила у Иннилис. Никому не пришло в голову осуждать их, хотя они спали в одной постели. Молодой королеве слишком часто требовалась помощь, а слугам, хоть они и любили ее, не доставало знаний и умения в подобных делах. На самом деле Иннилис так ослабела, что нечего было и думать о запретных удовольствиях. Если Виндилис и целовала молодую подругу, то в этих поцелуях проявлялось лишь материнское чувство.

По ночам ее то и дело будил плач или лихорадочные метания подруги. Тогда она делала, что могла. Все весталки изучали начала медицины, а жрицам, которые выказывали признаки дарования, преподавали полный курс врачебного искусства. Виндилис знала не так уж много. Целительное прикосновение богини не было ей дано, и утешать она плохо умела. Ее суровые повадки мало переменились.

Самый тяжелый за это время приступ сменился забытьем. Виндилис склонилась над подругой. Окна, занавешенные тяжелыми шторами, не пропускали света, но у постели всегда горела затененная лампа. В ее коптящем свете она видела, что Иннилис лежит свернувшись, подтянув колени к разбухшему животу. Волосы прилипли к потному лбу, кожа стала желтоватой, щеки ввалились. Из запекшихся губ вырывались всхлипы. Виндилис приложила ладонь ко лбу и ощутил жар, но Иннилис дрожала в ознобе.

— Милая, милая! — Виндилис поспешно плеснула в чашку воды, приподняла подруге голову и поднесла чашку к губам. — Вот, попей.

Иннилис сделала глоток и подавилась.

— Не спеши, по глоточку, тихонько, о, моя бедняжка!

Наконец она уложила свою пациентку на подушку и отошла, чтобы взять плащ. Каменный пол студил босые, ноги. Обе спали без рубашек, ради тепла и утешения, которое приносило им соприкосновение тел.

— Не уходи, пожалуйста. Не уходи, — простонала Иннилис. — Побудь со мной. Держи меня за руку. Так больно!

— Потерпи минутку. Я достану порошок мандрагоры. От него тебе полегчает.

Иннилис вздрогнула.

— Нет! Не надо. Он повредит маленькой!

Виндилис проглотила проклятие нерожденному младенцу.

— Не думаю. Все равно ты больше не можешь терпеть.

Иннилис обхватила руками тело под грудью, которая налилась зрелой красотой, но так болела, что не выносила прикосновений.

— Нет, дитя Граллона, и… и мы с ней вместе, на Сене… Я выдержу. Я должна. — Ее лицо обратилось к нише, где, едва различимая в тени, стояла статуэтка Белисамы. — Матерь Милосердная, помоги мне.

Виндилис накинула на плечи плащ, застегнула пряжку.

— Хорошо, но по крайней мере лечебный отвар-то выпить можешь? Он тебе не повредит, а просто снимет жар, — она взяла лампу. — Мне понадобится свет. Не боишься темноты?

Иннилис устало качнула головой.

— Не боюсь.

Виндилис подозревала, что это неправда.

— Пожалуйста, возвращайся скорей.

— Я сейчас, — Виндилис поцеловала Сестру и вышла.

В коридоре она столкнулась с дочерью Иннилис, маленькой Одрис.

— Что случилось? — спросила девочка. — Маме опять плохо?

— Да, — ответила Виндилис. — Иди спать.

Детское личико вытянулось.

— Я хочу видеть маму!

Дочери Хоэля было уже десять лет, на два года больше, чем Руне, которую Виндилис родила от того же короля. Но Руна уже переросла Одрис, к тому же обладала смышленым и живым характером. Одрис же страдала припадками, разговаривала как младенец, и учение давалось ей с трудом. Иннилис очень тяжело рожала ее, и Виндилис со страхом предвидела, что вторые роды будут не легче.