— Жеребца я оставлю на племя, — сказал он наконец и мягко тронул Грациллония за руку, — но лучший из его потомства будет твоим.

— Благодарю, отец. Только не знаю, когда… В общем, мы все обсудим.

Выйдя из конюшни, отец и сын направились к Римскому тракту. Войны в этих краях давно не было, колею не разбили тяжелыми повозками, и они не торопясь прогуливались по ровной дороге. К этому времени на поле появились пахари. Всего двое. Но Грациллония удивило не это. Он заметил, чем они пашут: допотопными деревянными сохами. Тяглом служили коровы. Грациллоний остановился.

— А где наши плуги?

— Проданы, как и многое другое, — ответил Марк. Грациллоний вспомнил удобные колесные плуги с острыми резцами, с железным отвалом, и гладких крутобоких быков, и исчезнувшую семейную мебель, и проданный лес…

— Но почему, отец, почему? — выкрикнул он с горечью.

— Земли у нас теперь не так много. Хорошие плуги нам теперь ни к чему.

— Ты продал… не только лес, но и… Ты продал землю?

— Ничего другого не оставалось. Налог на воду вырос в два раза. Тассиован разорился, Лаурентин принял яд, а Геннеллий сбежал и, говорят, скрывается в Лондинии, среди отребья.

— И кто купил наши земли?

— Коммиус. Кто же еще…

Ярость захлестнула Грациллония горячей волной. Коммиус… Этот проходимец, этот похабник. Льстец и лизоблюд. Кровосос. Коммиус, который купил — и это ни для кого не секрет — сенаторское звание, чтобы увильнуть от обязанностей декуриона; Коммиус, имеющий наглость утверждать, что он способствует улучшению нравов, воспитывая в народе любовь к высокому искусству, когда в его театре — и это тоже всем известно — ставятся самые похабные представления, повышающие, между прочим, доходы публичного дома, ему же и принадлежащего.

— Так уж устроен этот свет, — вздохнул Марк. — Негодяи всегда были и, как это ни печально, всегда будут. Уж не одну сотню лет предрекают гибель Риму, гибель от разврата и мздоимства. Но Рим стоял и стоять будет. В прошлом году, кстати, я задал Коммиусу хорошенькую трепку. — Марк ухмыльнулся, и в морщинистом лице его мелькнуло что-то волчье. — Он потребовал закрытия Митреума. В соответствии с рескриптом императора. Я собрал своих друзей, и мы заявили, что в первую очередь будет закрыт его театр. И нам придется вызвать из Рима комиссию, которая решит, что же представляют в его театре: сцены из мифов и легенд наших предков или искусно замаскированные языческие обряды. А заодно пусть императорская комиссия поинтересуется его торговыми и еще кое-какими делишками, несовместимыми по закону со званием сенатора. Его, бедного, чуть удар не хватил. Он вскочил, забегал, весь пунцовый, лысина в поту, пролепетал что-то бессвязное и притих. Жаль, что ты не видел. О Митреуме не было сказано ни слова. Все-таки иногда бог вознаграждает ревнителей своих веселой минутой!

Может быть. Но ревнители уходят один за другим, и места их пустуют, — подумал Грациллоний. Он уже успокоился. Проданных земель все равно не вернуть, и нечего бередить отцу раны.

— Значит, налогов ты теперь платишь гораздо меньше, — начал он с бодростью. — Начнешь разводить скакунов, и дела, даст бог, поправятся. Будет что оставить Луцию и его детям.

Губы Маркуса сжались. Налетел сильный порыв ветра, и некоторое время они шли в молчании.

— Нет. Я не хотел огорчать тебя вчера, — произнес Марк безжизненным голосом, глядя на дальние холмы.