Взор Импортуны был направлен прямо на управляющего, а руки подпирали подбородок, как на дюреровских портретах. Глаза Нино были полузакрыты.

«Дело, похоже, и в самом деле обстоит скверно», — подумал управляющий.

— Садитесь сюда.

Произнесено это было с чудовищным итальянским акцентом, свойственным Импортуне. Чтобы понять его, приходилось напрягать все внимание.

Управляющий опустился на указанное ему кресло, столь же громоздкое, сколь и сам хозяин кабинета. К тому же кресло было украшено резьбой, которая превращала сидение на нем в пытку.

«Да, плохи дела…» Нино называл этот свой кабинет Логовом Льва. Кабинет был и в самом деле похож на логово: темный, без единого окна, пропахший духом своего хозяина — его табаком, его дорогим мужским одеколоном и помадой, которой Нино мазал свои волосы. Для полноты впечатления недоставало только терпкого запаха крови свежей жертвы.

Управляющий усмехнулся этим своим мыслям.

— Что вы так развеселились? — осведомился Импортуна.

— Как вы сказали?

— Чему улыбаетесь? Наверное, пришли сюда прямо с приятного свидания с дамой?

— Нет, Нино. Я пришел сюда прямо из своего кабинета, как только вы меня вызвали.

— Чему же вы тогда улыбаетесь?

Известный прием Импортуны — обескуражить.

— Да так, пришла в голову одна глупость.

Известный ответный прием — уклончивый ответ начальству.

— Небось, какой-нибудь анекдот?

— Ну, в общем, вроде бы да. Впрочем, нет.

— Что за анекдот, интересно? Расскажите-ка мне. Хотел бы я, чтоб меня кто-нибудь повеселил нынче.

«Да, вот влип», — подумал управляющий, попирая своими туфлями роскошный ковер конца семнадцатого века, место которому, собственно, было не под ногами, а на стене. Он давно уже перестал улыбаться, даже рассердился. Так дело дальше не пойдет. Особенно с Нино. Надо как-то преодолеть его холодность.

Он попытался взять себя в руки.

— Нет, в самом деле, это сущая ерунда, — повторил он. — Давайте перейдем к делу, Нино, как обычно. Что вас заботит?

«Плохо, ой плохо, — подумал он, совсем падая духом. — Выдал свой страх. Перед Нино ни в коем случае нельзя выказывать страх».

— А вы, конечно, не догадываетесь, зачем я вас вызвал?

— Нет, Нино.

На этот раз улыбнулся уже Импортуна. «Бабушка-бабушка, а зачем тебе такие большие зубы…»

— «Сыоперба — продукты питания»! — вдруг воскликнул Импортуна. — «Л.М. Т.-электроника»! «Херрис-Уоллер-фармацевтические приборы»! «Ультима-горные разработки»!

— Что-что? — Уайт был очень доволен собой — он даже бровью не повел и продолжал дышать совершенно спокойно. — Что вы хотите этим сказать, Нино?

— Прикидываетесь, что не понимаете меня? Или так глупы? Нет, вы отнюдь не глупы! Я не держу глупых менеджеров. Итак, мой вице-президент разыгрывает роль невинного ангела. Но разыгрывать из себя святую невинность— значит признаваться в своей вине!

— Я и в самом деле хотел бы знать, на что вы намекаете, Нино.

— На ваши прегрешения, — произнес Импортуна, обнажив в улыбке свои огромные зубы. От этого оскала у Уайта пробежали мурашки по коже.