Бен появился дома несколько минут спустя:

– Какого дьявола?

Она не знала, подумал ли он тогда о своей сестре. А вот она подумала.

У сестры Бена Люси были проблемы с душевным здоровьем. Этим эвфемизмом пользовалась милая страдалица-мать. На самом деле сестра Бена была наркоманкой.

Жизнь Люси представляла собой бесконечные русские горки, вверх и вниз, вверх и вниз. Люси пропала. Никто не знал, где она. Люси вернулась посреди ночи и разгромила дом. Матери Бена пришлось вызывать полицию. Они решили провести курс лечения. Но иначе, чем предыдущий, на сей раз все должно было получиться. Люси вела себя пристойно. Говорила о реабилитации. Люси поместили в реабилитационный центр. Люси выписали из центра. Люси снова попала в аварию. Люси снова забеременела. Люси была в жопе, и конца этому не предвиделось, и, поскольку Джессика не знала, какой Люси была прежде, Люси, о которой говорили, что она забавная, умная и добрая, Джессике было трудно ее не ненавидеть.

Люси была причиной подспудного беспокойства, разлитого в воздухе каждый раз, когда семья Бена принимала гостей. Появится ли она в очередной раз, будет требовать денег, или выкрикивать оскорбления, или проливать крокодиловы слезы, «ведь она всего лишь хотела быть настоящей матерью двоим своим детишкам», которых она не способна была воспитывать?

Все знали, что Люси ворует. На барбекю в доме Бена деньги нужно было держать при себе. Так что вполне естественно, первая мысль Джессики, когда она в тот день вошла в дом, была о Люси.

Джессика изо всех сил пыталась не говорить этого, но не смогла удержаться. Всего одно слово. Ей бы хотелось забрать его назад. Она произнесла его даже не с вопросительной интонацией, а как утверждение. Она жалела, что не сказала хотя бы «Люси?».

Она помнила, как Бен отрицательно покачал головой. На его лице застыло мрачное выражение, было ясно, что ему стыдно.

Джессика тогда подумала: «Откуда ты знаешь, что это не она?»

Но оказалось, он был прав. Это ограбление не имело к Люси никакого отношения. Сестра Бена в тот день находилась в другой части страны. Потери их были невелики, потому что и терять-то им особо было нечего: старый айпад с треснутым экраном, ожерелье, которое Бен подарил Джессике на двадцать первый день рождения. В нем была крохотная бриллиантовая подвеска, и стоила эта вещица двух его месячных жалований. Она любила это ожерелье и до сих пор оплакивала его потерю, пусть это и была дешевенькая безделушка с бриллиантиком всего в четверть карата. Остальные драгоценности Джессики воры отвергли, и для нее это было унизительно. Джессика и Бен тяжело переживали, что кто-то пришел в их дом, облазил его, насмешливо перебирая их вещи, словно барахло в третьесортной лавке.

Страховая компания без проблем выплатила премию, удержав пятьсот долларов. Это вызвало негодование Бена и Джессики: они ведь не напрашивались на это ограбление.

Происшествие было вполне себе заурядным, но в результате привело к тому, что их жизнь коренным образом изменилась.

– Что это ты так на меня уставилась? – спросил Бен. Он стоял в изножье кровати и смотрел на нее.

Джессика поморгала:

– Как – так?

– Будто хочешь отрезать мне яйца ножом для сыра.

– Что? Я даже не на тебя смотрела. Я думала.

Дожевывая остатки яблока, он вскинул бровь. В первый раз, когда они встретились на уроке математики мистера Мунро, он сделал то же самое: невозмутимое, лаконичное движение левой бровью. Это в буквальном смысле был самый крутой жест, какой она видела за всю жизнь, и, может быть, если бы он вскинул обе брови, а не одну, она бы в него не влюбилась.

– У меня даже нет ножа для сыра, – сказала Джессика.

Он улыбнулся и выбросил яблочный огрызок в мусорную корзину в другом конце комнаты, потом взял их приветственный пакет:

– Что, прочтем?

Он вскрыл пакет, из него вылетели бумаги.