Алекс присмотрелась: самодовольный бульдог выпрыгивал из-за большой синей буквы «Й». Брутальный эквивалент «лучших друзей навсегда!».

– Прикольно, – солгала она.

– А у тебя есть тату?

Его взгляд сонно блуждал по ее телу, пытаясь представить ее без зимней одежды, – точно так же, как у неудачников, которые ошивались в Граунд-Зиро и проводили пальцами по рисункам на ее ключице и бицепсах: «А что значит вот эта?»

– Не-а. Это не мое, – Алекс обернула шарф вокруг шеи. – Завтра навещу Рейса в больнице.

– Чего? А, ну да. Хорошо. А где вообще Дарлингтон? Уже сливает тебе всю дерьмовую работенку?

Трипп терпел Алекс и пытался с ней подружиться, потому что хотел, чтобы ему чесал животик каждый встречный, но Дарлингтон ему действительно нравился.

– В Испании, – сказала она, потому что так ей велели отвечать.

– Круто. Передай ему «buenos dias».

Если бы Алекс могла передать что-то Дарлингтону, она бы сказала: «Возвращайся». Сказала бы по-английски и по-испански. В повелительном наклонении.

– Adiós, – сказала она Триппу. – Хорошей вечеринки.

Отойдя от здания, Алекс стянула перчатки, развернула две липкие имбирные конфеты и засунула их в рот. Она устала думать о Дарлингтоне, но запах имбиря и тепло, которое разливалось от него в горле, еще больше оживляли его в ее памяти. Перед глазами у нее появилось его длинное тело, растянувшееся перед огромным каменным камином в «Черном вязе». Он снял ботинки, а носки положил сушиться у огня. Дарлингтон лежал на спине с закрытыми глазами, положив затылок на сцепленные руки и перебирая пальцами ног в такт разносящейся по комнате музыке – какой-то неизвестной Алекс классике. Голоса валторн оставляли в воздухе выразительные звуковые крещендо.

Алекс сидела на полу рядом с ним, прижимаясь спиной к старому дивану, обхватив руками колени и пытаясь казаться расслабленной и перестать глазеть на его ступни. Просто они казались такими голыми. Он подвернул свои черные джинсы, чтобы уберечь кожу от влаги, и эти узкие белые ступни с волосками на больших пальцах заставили ее почувствовать себя немного развратницей, похожей на какого-нибудь черно-белого извращенца, обезумевшего при виде лодыжки.

Пошел ты, Дарлингтон. Она снова натянула перчатки.

На секунду ее парализовало. Ей нужно было вернуться в Дом Леты и написать отчет для декана Сэндоу, но чего ей по-настоящему хотелось, так это плюхнуться на узкую нижнюю койку в комнате, которую она делила с Мерси, и проспать как можно дольше до начала пар. В такой час ей не пришлось бы придумывать отговорки для любопытных соседок по комнате. Но, если она поспит в «Лете», Мерси и Лорен потребуют, чтобы она рассказала им, где и с кем провела ночь.

Дарлингтон предлагал ей выдумать парня, чтобы оправдать долгие отлучки и поздние возвращения.

«Если я это сделаю, рано или поздно мне придется показать им парня, который будет смотреть на меня с обожанием, – раздраженно ответила Алекс. – Как тебе сходило это с рук последние три года?»

Дарлингтон только пожал плечами.

«Мои соседи решили, что я кобель».

Если бы Алекс закатила глаза еще чуть больше, она бы смотрела в противоположном направлении.

«Ладно-ладно. Я сказал им, что играю в группе с парнями из Коннектикутского университета и мы часто выступаем на выезде».

«Ты вообще умеешь на чем-то играть?»

«Конечно».

На виолончели, контрабасе, гитаре, фортепьяно и на чем-то под названием уд.

При благополучном раскладе Мерси будет видеть десятый сон, когда Алекс вернется в общежитие, и она сможет захватить свою корзинку с душевыми принадлежностями и выйти из комнаты незамеченной.