Я снова выругался, не в силах заставить себя не смотреть вниз и почувствовав, как к горлу подступает тошнота от одного вида Будапешта, находящегося так далеко внизу. Мефистофель сжимал мою руку так, что теперь она начала сильно болеть, а замерзшие пальцы вообще потеряли чувствительность.

— Ты же все время намеревался сбросить меня, ведь так? — спросил я, подавляя бурлящую внутри ненависть. — Тебе хотелось, чтобы я умер против своей воли. Ты хотел быть настолько отвратительным, насколько это возможно, ведь так, подонок?

— Ну, только этого нам и не хватало. Что за недомыслие — говорить такое демону, в руках которого находится твоя драгоценная жизнь, — изрек Мефистофель, глядя на меня со злобной усмешкой. — Нет, я действительно сохраню тебе жизнь. Но сначала я хочу немного просветить тебя относительно свойств молитвы.

— Что… о чем ты говоришь? — спросил я, стуча зубами от холода.

— Молитвы, обращенные к Богу, на меня не действуют, — бесстрастно пояснил Мефистофель. — Поэтому, прежде чем я спасу твою жизнь, я хочу услышать, как ты помолишься… Люциферу.

Я уставился на него. Ведь не мог же он предлагать такое всерьез?

— Я говорю это вполне серьезно, поверь мне, — подтвердил Мефистофель с усмешкой. — Я служу Люциферу. Поэтому если ты укротишь свое самолюбие и помолишься ему, то увидишь, насколько более действенной может оказаться такая молитва.

Меня охватила дрожь, я возненавидел Мефистофеля за это всей душой. Я ощутил, как на грудь давит холодная тяжесть распятия из оникса, которое на прошлой неделе мне подарила Кейси. Но я не мог долго раздумывать — к тому моменту я так замерз, что новорожденная могла выскользнуть из моей онемевшей руки и сама, без меня, упасть с базилики, с этой огромной высоты. Картина представлялась совершенно ужасной, и в тот момент я должен был немедленно помолиться дьяволу, а возненавидеть себя за это позже.

— Люцифер, — произнес я сквозь стиснутые зубы, — пожалуйста… пожалуйста, помоги мне… — И тут мне пришлось прикусить язык, чтобы не завопить, когда особенно свирепый порыв ветра швырнул меня к стене, носки ботинок ударились о древнюю стену базилики, а отброшенная ветром назад куртка потянула за собой и меня. Малышка захныкала громче, и я почувствовал, как от ее слез стала намокать моя рубашка. — О черт! — вскрикнул я, безуспешно пытаясь посильнее сжать онемевшими пальцами руку Мефистофеля. — Люцифер, пожалуйста, пожалуйста, не дай мне упасть! Я еще не хочу умирать! Умоляю тебя, прояви к нам милосердие!

— Неплохо, Габриель, — одобрительно произнес Мефистофель. — Но умолять его нет никакой необходимости. Вот, смотри, что может сделать для тебя дьявол, если ты просто вежливо его попросишь. Поверь мне, он гораздо надежнее Бога. — И с этими словами он вытянул меня наверх через парапет.

Он попытался поддержать меня, когда я, шатаясь, встал на каменный настил площадки, но я оттолкнул его и заковылял к центру башни, отчаянно стараясь прогнать страшный образ города, дико колышущегося у меня под ногами. Вот еще одно видение, которое станет преследовать меня по ночам. Я упал на колени, закрыл глаза и склонил голову над дочуркой Кейси, все еще роняющей слезы мне на рубашку. Мне и самому хотелось заплакать, но мои глаза были сухими и болели. Это — все это — должно быть сном. Другого разумного объяснения не существует.

Однако, взглянув наверх, я увидел Михаила и Мефистофеля, по-прежнему стоящих у края башни и следящих за мной. И в тот же момент девочка вдруг перестала плакать.