Изменить размер шрифта - +
Признайтесь, хулиганы, что на нас напали, – работа Болдырева? Не убьют, так покалечат?

– Да… – женщина с усилием выдавливала слова, – но тогда я об этом не знала. Он признался только сегодня, когда мы находились в машине… Скажите, Михаил Андреевич, что со мной будет?

– Это расстрельная статья, Ирина Владимировна. Мне жаль.

Женщина закрыла лицо руками. Слезы просочились сквозь пальцы.

– Вашего сына отдадут на воспитание бабушке. Если она не сможет выполнять эти обязанности или выяснится, что ваша мать тоже причастна к преступной деятельности, – отдадут в детдом. Не волнуйтесь, там из него вырастят нормального члена общества. Детская память податлива – со временем он забудет, что у него была мать-предательница.

– Моя мама ничего не знала…

– Тем лучше. Сколько же денег вы заработали за эти два года? Тратить не пытались?

– Раз в два месяца мне выдавали по шестьсот рублей, независимо от выполненной работы… Деньги лежат на сберегательном счете в Госбанке… Кроме этого, копятся средства в одном из банков Франкфурта-на-Майне. Там лежит примерно сто двадцать тысяч долларов. Я тратила деньги в рублях, но немного, чтобы не вызвать подозрений…

– Не предел, но недурно, Ирина Владимировна. На безбедную жизнь после завершения шпионской деятельности могло хватить.

– Послушайте! – Она подняла голову. – Я готова сотрудничать с вашей организацией, готова выполнять любую работу, чтобы добиться снисхождения и не оставить моего сына без матери…

– Например? – удивился Михаил.

– Ну, не знаю… – Она облизнула пересохшие губы. – Отправлять недостоверную информацию, обманывать западные спецслужбы…

– Как вы это себе представляете? – Михаил не удержался от снисходительной усмешки. – Это в войну, Ирина Владимировна, органы контрразведки проводили радиоигры с противником, передавали ложные сведения и тому подобное. Сейчас такое не востребовано, времена Смерша канули в Лету.

– Я не знаю, что такое Смерш…

– Вам и не нужно. Чего вам не хватало, Ирина Владимировна? Зачем вы на это пошли? Ваши родственники не репрессировались, вы живете не в последнем городе, имеете неплохую работу, свою квартиру в центре, здорового ребенка. Вы умны, образованны, привлекательны, еще молоды – вся жизнь впереди. Нашли бы свое счастье и жили припеваючи.

– Как вы можете такое говорить… – Ирина подняла голову, слезы катились из ее закрытых глаз. – Посмотрите, как мы живем. На что мы обрекаем своих детей? Вы же умный человек, живете в той же стране, все понимаете… Это колосс на глиняных ногах, которым управляют выжившие из ума люди. Не страна, а полное недоразумение… Диктат одной партии, выродившейся в какого-то дряхлого монстра… Чиновники творят что хотят, все покупается и продается… Лживые лозунги, напрочь оторванные от реальности, страшная духота во всем, одни и те же призывы из года в год, в магазинах шаром покати, запрещено абсолютно все – и ваше ведомство строго за этим следит… Людей довели до какого-то скотского состояния… Иностранное кино – единственный глоток свободы, форточка в нормальный мир – пусть там все залитовано, обрезано, но все же… Я не хочу, чтобы мой сын жил в этом мире, сама не хочу тут жить… Признайтесь хотя бы сами себе! В чем я неправа? Мы вторглись в чужую страну, куда нас никто не звал, оттуда тысячами идут гробы, но это утаивают, чтобы не вызвать народный гнев…

– Понятно, Ирина Владимировна, – кивнул Кольцов, – не старайтесь, вы же не на митинге единомышленников.

Быстрый переход