|
Она сказала низким, мягким голосом: - Вы здесь у себя, герцогиня. Я ухожу. Вы были поглощены своими мыслями и испугались, увидя меня. - Я вижу вас в первый раз, Проперция. В первый раз чувствую я, что значит творить жизнь вокруг себя... Герцогиня встала, почти болезненно потрясенная благоговением. - Поверьте мне, - запинаясь, просила она. Проперция улыбнулась, тихая и равнодушная. Почитатели сменяли друг друга, каждый старался превзойти предшественника, и все же Проперция знала все, что они могли сказать. - Герцогиня, я от души благодарю вас. - Слушайте, Проперция. Сегодня утром в глазах картины я увидела как горит красота, к которой мы стремимся. Здесь, у вас, уже нет стремления. Я стою здесь, маленькая, но полная любви, в царстве силы, созидающей красоту. Мое сердце никогда не билось так; я думаю, после этого момента небо не может больше дать мне ничего. При этом она не отводила глаз от рядов статуй. - Эти бронзы, - сказала Проперция, - отлиты в Петербурге. Она повела гостью по галерее. - Великий князь Симон заказал их; он умер прежде, чем они были готовы. Эта женщина с покрывалом на лице и с амфорой на голове была его возлюбленной. Проперция рассказывала машинально. Она знала, что у посетителей только тогда появлялся непритворный интерес к ее творениям, когда с каждым из них был связан какой-нибудь анекдот. Герцогиня молчала. Две минуты спустя Проперция подумала: "Чего хочет эта важная дама? Конечно, она одна из тех, которые боятся нарушить моду, если не будут дружны со мной. Почему она стоит перед художественным произведением и не судит его? Она не находит руки слишком короткой, мочки ушей слишком толстой и, хотя сама она очень стройна, груди слишком полной. Неужели она исключение и обладает способностью чувствовать? Она пришла не из злостного любопытства, она не хочет убедиться, какой жалкой сделал меня человек, которого я люблю. Она слишком взволнована. Я думаю скорее, что она любит сама. Да, она, должно быть, несчастна, как я: как могла бы иначе важная дама чувствовать художественное произведение?" Они вернулись в зал. - Я мешаю вам? Вы хотите работать? - О, нет. Я жду вечера, и как благодарна я ему, когда он приносит мне прекрасное лицо. Садитесь опять на стул, герцогиня, смотрите вдоль галереи, как прежде, и позвольте мне вылепить ваш профиль из глины. Она отогнула голову герцогини набок неожиданно легкими руками, и все же герцогиня почувствовала себя под этими руками хрупкой и подвластной им, как ком земли, который должен был получить жизнь сообразно пониманию и сердцу Проперции. Проперция опустилась на деревянную скамейку; она мяла в руках глину и наслаждалась молчанием. - О, если бы мне никогда больше не надо было говорить! - Какой худой, гордый профиль, и как она бледна и дрожит. Она тоже должна сильно любить. И Проперция глубоко погрузилась в мрачный огонь своей собственной любви. Прошло некоторое время. Герцогиня обернулась: Проперция сидела праздно, с каким-то отсутствующим взглядом. На коленях у нее, между безвольно раскрывшимися пальцами, лежала работа. - Это не я, - вполголоса заметила герцогиня, нагибаясь над ней. - Это изящно и бессильно, это мужчина... как он попал в руки Проперции? Ах... Она испугалась и тихо докончила: - Это он. Проперция вздрогнула. |
