В распоряжении хозяев оставлена была одна прихожая, и здесь они кое-как устроились на ночь. Кролик спал на сложенном несколько раз шерстяном платке, разостланном на полу; вместо одеяла, он был прикрыт осенним пальто матери. Бедный мальчик поминутно вздрагивал и вскрикивал во сне.

Лина лежала на четырех стульях, сдвинутых вместе, с каким-то свертком, вместо подушек, в головах. Непривычное ложе не помешало ей заснуть крепким сном: пережитые волнения оказали свое действие. Спала и Гануся, протянувшись на полу, возле маленького паныча. Не могла только заснуть сама Зоя Федоровна.

Зоя Федоровна глубоко задумалась, сидя в кресле, в котором решила провести эту ночь. Где Янек? Что будет завтра с нею самой, с Кроликом, Линой и с верной Ганусей, — только знает один Бог…

Тихий, чуть слышный шорох на лестнице привлек внимание Ганзевской.

Как ни была потрясена и взволнована молодая женщина, она не могла не различить раздавшихся и, словно, крадущихся за дверью шагов. Эта дверь была не закрыта на задвижку и лишь притворена по приказанию грозных постояльцев. И глаза Зои Федоровны с испугом и надеждой устремились на дверь.

«Это Янек! Это возвращается он, дорогой, милый! — промелькнула в голове быстрая мысль. — Кто же, как не он, будет красться так ночью?»

Она рванулась вперед, вся дрожа от волнения и радости.

Дверь медленно и тихо отворилась…

С легким криком испуга Ганзевская отступила назад.

Порог прихожей переступил небольшого роста германский солдат, закутанный в шинель, и в каске, низко надвинутой на лоб.

В два прыжка молодая женщина отскочила в угол, где спали Кролик, Лина и Гануся, и закрыла их всех собственной Фигурой.

— Я не знаю… зачем вы пришли… но лучше убейте меня и не трогайте их, ни в чем неповинных, — прошептала она по-немецки, умоляюще складывая на груди руки.

— Успокойтесь, ради Бога… Или вы не узнаете меня? — услышала Зоя Федоровна молодой, придушенный голос, показавшийся ей до странности знакомым даже в этот миг волнения и тревог.

Рука незнакомца поднялась к каске… Скользнула на пол серая шинель, и Ганзевская увидела курчавую, черную голову и совсем юное, до странности знакомое, лицо…

Минута напряжения памяти — и она вспомнила.

— Дикарь! Дима! Откуда вы? — радостным шепотом, протягивая обе руки навстречу юноше, прошептала изумленная Зоя Федоровна.

— Объясню вам все потом… Сейчас нет времени, сейчас каждый миг дорог. Мы, я и мои товарищи пробрались к вашему городу… Необходимо произвести кой-какие разведки здесь и в окрестностях. Я и еще двое моих товарищей добыли военную прусскую форму. Маша — вы помните маленькую Машу, к которой вы так сердечно отнеслись когда-то в «Озерном»? — дала мне ваш адрес, по которому мне и удалось добраться до вас…

— Как, и Маша здесь?

— Да, и она тоже с нами, не здесь, конечно, всем нам здесь было бы опасно. Она скрывается вместе с остальными членами «Зоркой Дружины» в надежном месте. А я хотел вас просить именно о ней. Пока я и мои товарищи будут орудовать здесь, в окрестностях, не можете ли вы приютить у себя Машу? Мы были бы так благодарны за это. Хотя девочка и не отстает от нас и проявляет чудеса выносливости и мужества, но мы не можем рисковать больше ею.

— Да, да, конечно… Но, Боже мой! Каким образом вы очутились здесь? Лина болтала мне что-то о странном уходе вашем из дома, о котором говорил весь ваш город. Но, как вы попали сюда?

— Не надо, не надо, дорогая Зоя Федоровна! Я вам все объясню, потом, позднее, когда вы будете в безопасности и на пути в ваш фольварк…

— Но я не тронусь отсюда, пока мой муж не вернется к нам… Я не могу уехать без него! — произнесла в отчаянии Зоя Федоровна.