Я скручиваю фигу и сую ему под нос.

— Кто-то должен остаться, ты понял? Кто-нибудь дикий должен остаться!

— Как мы войдем на Завод? — нервно переспрашивает Лифтер. — Мы не войдем! Ты сама говорила…

— Я знаю, как войти, — говорю. Внутри у меня пусто, спокойно и удивительно легко. — Я знаю.

Темнеет, когда мы входим в поселок. Мои спутники растерянно вертят головами, я же иду прямо к центральной площади и бью в набат — по праву Царь-матери. В конце концов, это звание у меня никто не отбирал.

Хлопают двери и ставни. Громко перешептываются люди, мужчины и женщины. На сердце становится легче, когда вижу, что они уцелели: братья, сестры, родители и дети тех, кого я увела на погибель. Они сбегаются на звук набата, на зов бегущей по селу новости. Не решаются подойти — замирают поодаль, глядя на меня, как на привидение.

У меня за спиной тесная группка. Огромный мускулистый Алекс небрежно придерживает разрядник — дулом в землю. Перепелка, прищурившись, разглядывает людей-волков. Мавр стоит справа от меня, Лешка слева. Лифтер прикрывает тыл.

Почти совсем стемнело.

— Зажгите огонь, — говорю властно.

Приносят факелы. В свете их вижу Ярого, и у меня падает сердце. Он стоит в толпе, в самой глубине, и за руку его держится… Да, я не ошиблась. Это Безымянная, и она беременна.

Тем лучше, думаю я. Еще одна оборванная нить. Еще один шаг к свободе.

— Мы из города, — говорю глухо. — Завтра мы остановим Завод. То есть не остановим, а… — Я не знаю, как объяснить, и потому запинаюсь.

— Откуда ты взялась? — резко спрашивает Безымянная. — У тебя хватило совести прийти сюда с того света? Где наши братья, ты, Царь-мачеха?!

— Ваши братья мертвы, — говорю я. И опять запинаюсь.

Толпа гудит.

Мавр делает шаг вперед — поджарый, хищный, безжалостный.

— Нам не нужно ваше одобрение, — его голос разом обрывает все разговоры в толпе. — Нам нужны от вас… эти, как их. Трембиты. Барабаны. Бубны. Все, что призывает дождь и гром.

Воцаряется тишина. Слышно, как шумит лес на далеких горах.

Перепелка крепче обнимает детей.

— И поесть, — тихо говорит девочка.

Разводим костер в стороне от поселка, рядом с брошенной норой Головача. Я не решаюсь туда войти.

— Ты должна остаться, — в сотый раз говорю Перепелке. Хотя она давно уже согласилась: мысль о том, чтобы бросить детей одних среди враждебных людей-волков, сводит ее с ума.

Из поселка прибегают, лопаясь от любопытства, подростки; я едва узнаю их, так они выросли. Приносят барабаны, бубны и пару трембит. Мало. С тех пор, как мастер Ясь не вернулся с завода, трембиты делает его старуха, но она почти слепая и не может много работать…

Несколько недель назад механические слуги Завода разорили пастбище в горах — захватили пастухов, троих парней из рода Рогача, и утащили с собой. Но в поселке чудищ не видели.

После неудачного похода на Завод три рода долго не могли опомниться. По всем горам летал плач невидимой трембиты. Царь-матери нет, и праотцовские законы пошатнулись. Безымянная, вопреки запрету, взяла себе мужа, да не из последних — Ярого. У них будет ребенок.

Лето было урожайным. Дичи полно. Кабы не это, неизвестно, что было бы с тремя родами. А так — живут помаленьку. В каждом роду — свой предводитель, а вместе сходятся разве что на свадьбах. Но свадеб мало в этом году — лучшие-то парни полегли…

— Неужели, Царь-мать, ты пойдешь опять на Завод? — с восторгом спрашивает чернявый парнишка с голубыми, как у Головача, глазами.