— Зови меня просто Стеф. Или Ловец.

— Почему Ловец?

— Вылавливаю из сетей полиции хороших людей. Кто меня давно знает, понимает, что это значит… Тебе не холодно?

— Нет, что вы!

— Мы же договорились на ты.

У Стефана, или Ловца, собственный веломобиль с водителем. Я никогда в жизни не говорила ты людям, у которых есть веломобиль. Я вообще с такими никогда не разговаривала.

— Так я свободна?

— Конечно. Только учти, что полиция все еще держит тебя на прицеле. Держись рядом. Не отходи от меня дальше, чем на два шага. Завтра утром мы отправляемся.

Не могу поверить.

— На Завод? Или это шутка?

— Какая там шутка! Ты и еще несколько ребят, которых я выловил в последнее время. Поедете в закрытом вагоне. Из окон не высовываться — пока не выберетесь за городскую черту. А в горах особенно: там людоеды живут, стреляют отравленными стрелами. Ехать всего день. Наши вагоны идут на огромной скорости.

— Наши? Стефан… то есть Ловец, а кто вы такие?

Он тихо смеется:

— Узнаешь. Все узнаешь.

Мы ночуем в маленькой комнатке с трехъярусными кроватями. Одну девушку я узнаю: она была на энергоритуале в «Сорванной крыше», прежде чем крышу сорвало окончательно. Другие незнакомые — пятеро ребят и четыре девушки. Все радостно возбуждены, долго ворочаются на койках, не могут заснуть.

Ночь проходит наполовину во сне, наполовину в бреду. Мне снится, что рядом, на соседней койке, — Ева. Что она улыбается и говорит мне: вот видишь, я же говорила, мы едем на Завод!

Мне снится мальчик, сын Перепелки. Лучше ему? Или хуже? Может быть, кто-то из добытчиков догадается купить лекарств?

Или хотя бы украсть…

Мне снится моя сбруя, припрятанная на двадцать втором этаже под кучей строительного мусора. Вышла на полчаса… И, выходит, никогда не вернусь.

Я не знаю, чего во мне больше: ожидания, страха или тоски. Тоски по Оверграунду… страха перед неизвестным… радостного предчувствия Завода.

А может, я еще вернусь? Приду к Перепелке, к Алексу, к Маврикию-Стаху и заберу их всех — на Завод?

От этой счастливой мысли я засыпаю, прижимая к груди свой верный барабан. И сразу — кажется, минуты не прошло — меня будят.

Пора в дорогу.

Нас долго везут в веломобиле. Потом пересаживают в вагон — у него нет колес, зато есть огромные блоки на крыше. Блоки крепятся к железному тросу толщиной в человеческую руку. Диким в Оверграунде такое и не снилось.

Нам выдают паек — каждому по большой картонной коробке и большой банке дринка. И каждому — свернутый тонкий матрас.

— Удачи! — Ловец пожимает нам руки. — Ехать сутки, запомните. Постарайтесь не устать, не поругаться… Отдыхайте. Расслабляйтесь. С вами будет Григорий. — Он кивает на сутулого мужчину, безучастно стоящего рядом.

Мне с первого взгляда не нравится Григорий. Он кого-то напоминает. Нехорошее воспоминание.

— В добрый путь, — говорит Стефан.

Мы забираемся в вагон. Внутри нет мебели, только поручни на стенах. Спереди — кабина, отделенная решеткой, там устроился Григорий. Сзади — фанерная стенка, огораживающая туалет, то есть просто дырку в полу.

Мы садимся на свернутые матрасы. Слышно, как натужно скрипят блоки на крыше… Что за энергия приводит этот вагон в действие?!

Вагон несколько метров волочится брюхом по земле, а потом взлетает. Я встаю, ухватившись за поручень, и сквозь мутное стекло вижу, как отдаляется земля. Как все дальше уходит город… Будто снова лечу с Алексом… Прощайте, все. Пиксели, Длинный, Игнат… Прощай, Римус.