Ей даже было как-то неприютно в его присутствии, и она решила, что перетащит своих сторонников в девчоночью палатку, а врагам оставит для жительства дом скорби вместе с Вадиком в придачу.

Хорошо, хоть Алена соблюла политкорректность и не стала обделять своих политических противников едой. И это оставляло надежду на то, что она и в дальнейшем будет добра и даст Саньке крем для рук. От всех вышеописанных приключений ее нежные ухоженные ладошки превратились в Бог весь что: трещины, мозоли, заусенцы… Хоть плачь! И ради них Санька решила пожертвовать чувством непримиримости с просальеривской группировкой и сходить на поклон к ее главарю.

Утомившись от трудов праведных и неправедных, народ расползся по домам и спал.

— Эй, есть кто живой? — проговорила Санька непринужденно, подойдя к зеленой палатке. — У меня к вам мирные намерения!

Но вместо Алены из палатки вдруг высунулась Рая.

— Ах ты, Годзилла пролетарская! — закричала она, завидев чужака. — Чё ты тут бродишь?

Саньке и так было не по себе, а тут еще эта идиотка.

— Раиса, молчи ради Бога! — не сдержалась она. — Весь лагерь уже перебудила!

— А хочу — и бужу! — еще громче заверещала девочка из рая, видимо, в надежде, что соратники выползут и поддержат ее воинственные начинания. Ну-ка, сбрызни отсюда! И вообще вали!

И тут Санька тоже взбеленилась. Она же к ним с добром пришла, с миром, а они вот как…

— Рая, ты дура! Поняла? Клиника!

— Еще один гудок с твоего паровоза, и ты лишишься своего зубного состава! — закричала Райка, выпятив вперед челюсть и собираясь броситься в атаку.

Девушки непременно бы вцепились друг другу в волосы, если бы Райкины союзники не вылезли из палатки и не растащили их по разным партийным ячейкам.

— Ну чего ты с ней связалась? — увещевал Андрюшка, пытаясь вывести Саньку из состояния аффекта. — Она же шибанутая на всю голову, а ты ее исправлять пытаешься… Не выйдет, запомни раз и навсегда!

Но разъяренная Санька так просто не успокаивалась.

— Засуньте эту жертву аборта в яму! — требовала она. — И рот пластырем заклейте!

— Ты, мотыга! Закрой свой гроб и не греми костями! — доносился нервно-всхлипывающий Райкин голос с другого конца лагеря.

Безобразию положил конец Костик. Растрепанный и небритый со сна, он вылез из своей палатки и повелительно рявкнул:

— А ну все быстро на агору учиться уму-разуму! Кто ослушается — казню!

Выстроив лагерь в шеренгу, Костик объявил всем строгий выговор, обозвал собаками моторными и велел лечь на землю. «Отжиматься, что ли, заставит?» — подумала Санька.

Археологи крайне удивились, но постепенно разлеглись и стали ждать объяснений. Но вместо объяснений Костик приказал всем перевернуться на спину и повторять за ним.

— Мне хорошо! — начал он торжественно.

— Мне хорошо… — неуверенно повторил народ.

— Мне радостно и спокойно!

Санька, злая и обиженная на весь свет, лежала и бормотала вместе со всеми.

«О, Господи, — думала она, — наш наимудрейший царь Горох решил провести всеобщее внушение. Если посмотреть со стороны — это же просто обморок. Только ведь некому, чай, смотреть! Ох!»

— Мое тело расслабленно… — твердили все вслед за Костиком.

Он меж тем усиливал нотки внушения в голосе:

— Я всех люблю и не обзываюсь!

— И не обзываюсь…

После сеанса аутогенной терапии Костик повелел всем пожать друг другу руки, а потом идти готовить ужин.