— Когда мне можно прийти?

— Я ещё подумаю, захочу ли опять вас увидеть. Может быть, я решу, что это ни к чему.

— И на Бромтон-сквер не приедете?

— Нет. — Потом вдруг спросила: — А в Грэйхеллок вы меня свозите, если я попрошу?

Хью был поражен, обрадован.

— Конечно, с удовольствием. — И тут же почувствовал, что этой своей готовностью предает Энн. Нельзя допустить, чтобы покинутая Энн предстала перед холодным, любопытным взором покровительницы Рэндла. Ему даже почудилось, что, если он привезет Эмму в Грэйхеллок, она там, чего доброго, всех заколдует. Как-никак обитатели Грэйхеллока, сколько их ещё осталось, — это его  семья.

— Об этом я тоже подумаю, — сказала Эмма. — А теперь уходите. Я вас уже сколько раз просила уйти, а вы не слушаетесь. В любую минуту дети вернутся.

Он подошел к ней. Ему хотелось перед уходом высечь из неё хоть искру тепла, ибо у него сложилось впечатление, которое ещё предстояло обдумать, что она, как ни скрывала это, хоть немножко да была рада с ним увидеться.

Она сказала:

— В конце концов, это вам я обязана тем, что обратилась за утешением к искусству. — И смех её прозвучал теперь более нервно.

Подняв брови, она смотрела, как он медленно и неловко опускается на колени возле её кресла. А он, молча глядя на нее, опять, как и входя в эту комнату, испытал поразительное чувство, точно существование её рождает одиночество, но теперь это было одиночество, где пребывала только она. А он отсутствовал. Несомненно, то была любовь. Не сводя с неё глаз, он потянулся к её руке.

Она глубоко перевела дух. Потом прошептала, словно боясь, как бы кто-нибудь, даже она сама, не услышал:

— Ох, надо было вам тогда быть храбрее. Ведь верно? Верно?

Он ответил «да» от полноты сердца, не в силах больше смотреть на нее. Поднес к губам её сухую, темную, костлявую руку. От руки так сильно пахло никотином, что он не удержался — вдохнул этот запах, упиваясь воспоминаниями, и только потом поцеловал её.

Глава 13

— Ну, начинаем все сначала, — сказал Рэндл.

Линдзи засмеялась.

Они сидели рядом в большом старомодном баре на углу Черч-стрит. За распахнутой настежь дверью видна была пыльная солнечная улица и непрерывный поток машин. Руки их были сцеплены под столом.

— Интересно, как идет дело у моего отца с твоей… — начал Рэндл. Последнее слово представляло непреодолимые затруднения.

— Надеюсь, превосходно, — сказала Линдзи. Ее широкое спокойное лицо было обращено к нему.

Он не смотрел на нее, а радостно-внимательным взглядом обводил бар — отметил очень юных влюбленных, тоже державшихся за руки, пенсионера из инвалидного дома в Челси, двух старух и мальчишку-стилягу. От всех этих людей исходило сияние. Рэндл испытывал нечто вроде эмоций собаки, которой неожиданно бросили хорошую кость; да и сам он выражением лица, на котором сладкое сомнение мешалось с созерцанием более возвышенного и несказанно блаженного, хоть и опасного мира, положительно напоминал собаку.

Он сказал:

— Ты это всерьез? — Ее нежный, зоркий, чуть насмешливый взгляд легонько поджаривал его сбоку.

— Разумеется, — сказала Линдзи и крепче стиснула его руку, впиваясь в неё ногтями.

Рэндл поморщился от боли.

— Зря она нас выпустила, правда? В том смысле, что от этого всякие идеи приходят в голову. Лучше бы мы чинно сидели на диване и слушали, как нас называют «молодежью». — Он покрутил рукой, и пальцы Линдзи разжались.

— О, она нам доверяет!

— Но доверяет напрасно, да? — живо отозвался Рэндл.