С такой мыслью он в последний раз оглянулся на родную хижину и зашагал к Кантону.

— Когда ты наконец скажешь, на что потратила деньги? — Лин-Лин спрашивала об этом всякий раз, как Мэй появлялась на кухне, но та неизменно отмалчивалась.

Несколько дней подряд они просидели дома. Заявления о благодетельных целях маньчжуров, в которых они старались представить себя не завоевателями, а спасителями страны (коим и прежде мало кто верил), утратили силу. У тех купцов и ремесленников, которые по слухам жертвовали повстанцам средства и продовольствие, отбиралось имущество. Маньчжуры толпами сгоняли китайцев на общественные работы и принудительно забирали в солдаты. Количество казней перешло все мыслимые пределы. На улицах валялись обезображенные трупы, обгоревшие или с синими распухшими лицами, со следами пыток — выколотыми глазами, вырванным языком.

Ши, казалось, интересовало только бракосочетание Лю Фэня и Мэй. Едва в городе стихли бои, она вновь забеспокоилась о свадьбе.

Обратились к астрологу. Было выбрано благоприятное время: день тигра под знаком огня и девяти звезд. Жених передал опекунам невесты выкуп и ритуальные подарки.

Вопреки словам Лин-Лин тетка не поскупилась на свадебный наряд. Она с гордостью показала Мэй платье из алого шелка и красную вуаль. Согласно обычаю, головной убор невесты напоминал корону императрицы: металлический каркас был обильно украшен стеклянными подвесками, шерстяными помпонами, медными бляшками и разноцветными птичьими перьями. Пусть и не крошечные туфельки были расшиты бисером. И все же, несмотря на все великолепие этого наряда, Мэй казалось, будто ее готовят не к бракосочетанию, а к похоронам.

Она решилась на последний шаг: попросить хозяина мастерской, господина Дэсяна, о прибавке к жалованью. Пусть она лишилась накоплений, быть может, им с Тао все же удастся снять комнату и зажить вдвоем.

Господин Дэсян был зол: за те несколько дней, пока мастерская не работала, отличавшихся неуемной прожорливостью гусениц шелкопряда некому было кормить, и они погибли. Подсчитывая убытки, хозяин клял и маньчжуров, и мятежников, и мастериц, которых было невозможно заставить выйти на работу даже под угрозой увольнения.

— Хотя и голодная, но живая, — говорили они, боясь высунуть нос на улицу, где свирепствовала кровавая бойня.

Когда Мэй робко вошла в пристройку, где Дэсян сидел над хозяйственными книгами, вопреки ожиданию он не рассердился, а улыбнулся.

— Входи, Мэй. Что тебе нужно?

— Я пришла поговорить.

— Я слышал, ты выходишь замуж за старика с меняльной лавкой, — добродушно произнес он. — Ты пришла сказать, что уходишь из мастерской?

Слухи разносятся, словно пыль по ветру. Откуда господин Дэсян мог об этом узнать? Наверное, Циу, сестра Лин-Лин, проболталась женщинам, а кто-то из них шепнул хозяину! Собравшись с духом, она сказала:

— Господин! Я работаю у вас больше семи лет. Я всегда приходила на работу вовремя и испортила очень мало нитей. Я хочу попросить вас о прибавке к жалованью.

Хозяин не удивился.

— Да, это так, Мэй, ты опытная мастерица, и мне бы не хотелось тебя терять. Ты давно получила бы прибавку, как другие, если б была… немного сообразительней и смелее.

Она растерялась.

— Что вы имеете в виду?

Господин Дэсян встал из-за стола и подошел к ней. Мэй ощутила неприятный холодок, словно откуда-то-повеяло, сквозняком.

— Ты знаешь, как и из чего получают шелковую нить. Сначала разматывают внешний слой, потом принимаются за внутренний. Под упругой прочной оболочкой скрывается шелковая мякоть: ты никогда не задумывалась о том, как приятно ее обнажать, как она нежна и тонка на ощупь?

Мэй стояла, не шелохнувшись, и смотрела на него во все глаза.