— Дошутились, падлы! — Олег и сам не знал, к кому отнести свое высказывание.

Но секундный шок от увиденного уже прошел, он рванулся к сержанту, как к старшему надзора.

— Где ключи от дверей?

Тот трясущимися руками безропотно протянул связку…

Через пять минут открыли решетки на вагонах. А через пятнадцать — сгоняли всех заключенных общей кучей, как стадо баранов, в пустующий контейнерный склад. Сюда же принесли раненых, которых, к счастью, оказалось всего двое: пожилая зэчка до отключки треснулась головой о металлическую стойку, а одна из молодых умудрилась сломать руку. Синяки и ссадины в расчет не принимались.

В темном помещении склада разобраться — кто, где и что из себя представляет, можно было лишь с помощью фонарика, а пока кто-то из начальства подсвечивал у входа, проверяя списочный и наличный состав заключенных, залетевший в горячке дальше всех на территорию пакгауза Олег почувствовал чьи-то руки на своем теле. Они уверенно, в полной темноте, скользнули сверху вниз по пуговицам гимнастерки, и она распалась спереди на две полы.

— Эй, эй, кончай ночевать! — попробовал отбрыкнуться Грунский.

Не следовало ему, наверное, вообще вякать. Ибо, услышав мужской голос рядом, женщины рванули со всех сторон, как осы на свежеразрезанный арбуз. В один миг гимнастерка слетела с него, и нашел он ее собственной голой задницей уже на полу — руки опрокинули его, разложили, не забыв сдернуть по пути штаны и трусы.

«Да что они, кошки — в темноте так ориентироваться?» — успел еще удивиться, и тут же сверху низ его живота придавило упругой округлостью, а жадные пальцы захватили его сразу же восставшую плоть и принялись запихивать ее в плотную горячую щель.

«Не дай Бог, старуху какую подсунули!» — он уже решил отдаться во власть женщин и получать удовольствие, но хотелось бы кого помоложе.

Олег протянул над собой руки, и… они наткнулись на остро торчащие груди и каменные, затвердевшие от желания шишечки сосков.

— Не волнуйся, специально для тебя берегла! — раздался сверху свистящий жаркий шепот, затем — полувскрик-полустон, от которого он задрожал, закаменел, готовый взорваться, и вдруг почувствовал, как девичье тело соскользнуло с него, а чьи-то руки, зажав мертвой хваткой естество, ловко перевязывают его тонкой нитью.

«Эге, про это мы уже слышали!» — быть изнасилованным группой женщин ему совсем не хотелось: знал по рассказам «братвы», что потом месяц враскорячку ходить придется, если импотентом еще не сделают. Олег рванулся, но руки его были зажаты, как в тиски, ноги тоже. Хотел заорать, выматериться — в рот сунули тряпку с резким, знакомым запахом пота.

«Да это же мои носки!» — догадался враз, и, наверное, нежелание жрать грязь со своих же ног добавило злости и силы. Вырвав, наконец, ноги, резко двинул их махом вперед, не придавая уже значения тому, что лупит по «слабому полу», затем еще раз. Охнули, вскрикнули — освободились руки. Ну, теперь полегче будет! Сорвав нитку с интимного места, он рванулся к далеко впереди светлеющему выходу, колотя направо и налево кулаками с зажатыми в них носками. Уже было совсем вырвался из плотно обжимавшего кольца разгоряченных женских тел, когда услышал откуда-то сбоку жалобно-негодующий полукрик Светлова:

— Что вы делаете, шалавы, без наследства оставить хотите? Я же не бык-производитель, в конце концов!

«Ого, землячок в беде!» — и начал кулаками и ногами прокладывать дорогу вбок — к Вовчику. И вскоре, пнув ногой очередную упругую плоть, наступил еще на одну.

— Вот сволочи, под конец слонов ко мне припустить решили! — Светлов в любой ситуации способен был на шутку.