Я, конечно, очень хотела остаться в школе, но на самом деле мне не требовалась ночь размышлений, чтобы понять, что я не собираюсь идти в монахини. И не только потому, что монахиням редко приходится кататься верхом. Я не чувствовала, что это мое призвание. Я не была такой божественно спокойной, как все сестры-монахини. Я была большой непоседой. И я не любила, когда мной командуют. И то, что этим командиром мог оказаться папа римский, ситуацию не меняло.

Отец очень меня расстроил. Он не просто взял и перестал платить, как обещал, у него даже не хватило смелости сказать это монахиням в лицо, поэтому он не приехал для того, чтобы меня забрать, а прислал телеграмму, чтобы я вернулась домой на перекладных.

Одетая в свое «мирское» платье, крашенное дома буковым орехом, я с чемоданом сидела в общей зале. Неожиданно появилась матушка Альбертина, для того чтобы отвести меня на станцию. Как только я ее увидела, как мои губы задрожали, а глаза наполнились слезами.

«И не думай начинать себя жалеть, — заявила она. — Поверь, тебе повезло гораздо больше, чем многим девушкам. Господь дал тебе способность не сдаваться и побороть такие сложности, как эта».

Идя по пыльным улицам до станции, я думала только о том, что потеряла свой единственный шанс получить образование, что сейчас возвращаюсь на ранчо Кейси, на котором и проведу всю жизнь, работая в то время, как папа пишет биографию безумного Билли Кида, а мама сидит в шезлонге и вяло обмахивается веером. Кажется, что матушка Альбертина поняла, о чем я думаю. Перед тем как я села в дилижанс, она взяла меня за руку и сказала: «Когда Господь закрывает окно, то Он открывает дверь. Тебе остается только найти эту дверь».

Когда дилижанс подъехал к Тинни, папа уже сидел в телеге напротив отеля. За ним все место было оккупировано четырьмя огромными собаками. Я вылезла из дилижанса, и папа немного криво улыбнулся и помахал рукой. Водитель скинул с крыши дилижанса мой чемодан, и я потащила его к папиной телеге. Папа слез с козел и попытался меня обнять, но я отстранила его руки.

«Ну, что скажешь про этих красавцев?» — спросил папа.

Собаки были черными, и шерсть их блестела. Они сидели и смотрели на происходящее, как помещики из своей усадьбы, и при этом у них жутко текла слюна, которая капала на сиденья. Я никогда в жизни не видела таких крупных собак. Они были настолько большими, что я не могла понять, как засунуть между ними свой чемодан.

«Что произошло с платой за обучение?» — спросила я.

«А, ты про это?»

Папа объяснил, что купил собак у бридера в Швеции, откуда животных и привезли в Нью-Мексико. Это были настоящие датские доги, собаки, которых держала европейская знать и дворяне. Некогда датские доги принадлежали только королям и были предназначены для охоты на диких кабанов. Папа убедительно вещал о том, что это очень практичные и престижные собаки. И он заверил меня в том, что к западу от Миссисипи ни у кого таких собак не было. Он сообщил, что четыре собаки стоили ему восемьсот долларов, но как только он начнет продавать щенят, он быстро «отобьет» расходы и потом еще прекрасно заработает.

«Так, значит, ты взял деньги, отложенные на мое образование, и купил этих собак?»

«Следи за своим тоном, — ответил папа. И потом добавил: — Тебе не надо было ходить в эту школу. Пустая трата денег. Я научу тебя всему, что тебе нужно знать, а мама добавит немного глянца правильного поведения».

«Так ты и Бастера из школы взял?»

«Нет. Он — мальчик, и ему нужен диплом, если он хочет чего-то добиться в жизни. — Папа подтолкнул собак и нашел пустое место, куда можно было поставить мой чемодан. — И кроме всего прочего, ты нам нужна на ранчо», — добавил он.