— Разве это не самое прекрасное место, которое ты видел в жизни? — Джеки развернулась ко мне лицом и шагала по предательской тропе спиной вперед.

Я снял шесть длинных клейких нитей с языка. Я мог бы идти с закрытым ртом, но в воздухе висела такая влажность, что приходилось дышать вдвое чаще, чтобы в кровь поступало хоть сколько-то кислорода.

— Ага, очень красиво... — Я прихлопнул на себе какого-то жука. Я знакомился с формами жизни, которых прежде не видала ни одна человеческая душа.

Спустя десять минут Джеки впала в своеобразный экстаз: она узрела крупные розовые цветы, заявила, что это те самые орхидеи и она жаждет их сфотографировать. Я хотел присесть на бревнышко, но она завопила, чтобы я не садился. Мол, сначала надо исследовать место на предмет присутствия «водяных щитомордников, медноголовых и гремучих змей».

Когда она наконец-то объявила, что тут безопасно и я могу присесть, я с нежностью вспоминал о кузене Ноубле. Если бы ему вздумалось фотографировать орхидеи (да, сложно представить, но это не имеет значения), он бы заявился сюда на своем внедорожнике — к черту экологию! — и все уважающие себя змеи в округе бежали бы в страхе.

Но я притащился сюда с Джеки, и поэтому мы «уважали» местную флору и фауну, включая ядовитых змей.

Она расстелила на земле большой кусок блестящего полиэтилена и велела не дергать ее, пока она работает. Я не стал возражать и снял тяжелый рюкзак. Что с того, что она тащила фотокамеру со всеми прибамбасами, а я — маленькие пакетики с едой и воду? Все равно тяжело. Я лег: даже на то, чтобы сидеть, у меня не осталось сил.

Я бы заснул, если б дерево над моей головой не стало забрасывать меня желто-зелеными снарядами.

— Тюльпановое дерево, — сказала Джеки, высунувшись из-за камеры.

Я вытащил кое-что попить и поесть, повернулся на бок и стал наблюдать за Джеки. Она поставила фотоаппарат на тяжелую треногу и принялась снимать орхидеи со всех возможных ракурсов. Кроме того, она тщательно вылизала пространство вокруг цветов, чтобы никакой лесной мусор не отвлекал внимание от ее драгоценных орхидей. Потом она положила на землю еще один лист блестящего пластика, легла и стала фотографировать цветы снизу.

Через какое-то время я привык к тому, что на меня вечно что-то падает, повернулся на спину и задремал.

Проснулся я от того, что кто-то вылил на меня ведро ледяной воды. По крайней мере мне так показалось.

— Бежим! — заорала Джеки.

Она нацепила длинный желтый дождевик, который закрывал рюкзак и делал ее похожей на горбунью. Она торопливо запихивала мне в рюкзак все, что я вытащил.

— Надень вот это! — Она бросила мне голубой дождевик.

Я разорвал зубами пакет, в который он был упакован.

— Да не зу... Ай, не важно! — Джеки подхватила пустую пластиковую упаковку, которую я бросил на землю. Я натянул дождевик на голову, Джеки скрылась под ним, чтобы помочь мне надеть рюкзак. Я не смог устоять. Я надел дождевик и посмотрел на нее. Дождь немилосердно барабанил по полиэтилену.

— Джеки, дорогая, если ты всего лишь хотела забраться ко мне под одежду, тебе вовсе незачем было так себя утруждать...

Я ожидал, что она рассмеется, но она так резко затянула на мне поясной ремень, что я взвыл от боли.

— Прибереги это для Десси!

С этими словами она вынырнула из-под моего дождевика.

Я думал, что мы помчимся обратно, через грязь и паутину, к грузовику, но Джеки крикнула:

— Иди за мной!

И мы отправились другим путем. Примерно в ста ярдах над тропой выходил из земли пласт пород, в результате чего образовался каменный навес с полом и потолком. Потолок почернел от тысяч костров. Мы явно не первые укрываемся в этом месте.