Внутри царил полумрак — свет давали лишь несколько медных светильников да скупые солнечные лучи, которые пробивались через грубые окошки, проделанные в потолке. По этому самому потолку и по стенам змеились темные древесные корни; белые корешки растений висели над головой; в комнате отчетливо пахло луком. В дальнем конце помещения, на возвышении, искусно украшенном побегами плюща и пышными подушками из мха, стояло кресло, подобного которому Кертис никогда в жизни не видел: похоже, вручную вырезанное из массивного древесного ствола, оно выглядело так, словно росло из земли. Подлокотники, огибающие мягкое сиденье, были украшены резными когтями, ножки оканчивались стилизованными лапами койотов. Спинка кресла возвышалась над всем в комнате, а обрамляющие ее два столба соединялись наверху, где из дерева было вырезано грозное изображение остроконечной короны. Кертис в изумлении созерцал открывшееся зрелище и вдруг услышал за спиной голос, спросивший:

— Как тебе? — это был женский голос, и его мелодичность немного умерила страх Кертиса. — Вершина столярного искусства, правда? Его делали специально для этой комнаты. Целую вечность потратили.

Кертис обернулся, и глазам его предстала самая красивая женщина, какую он только видел в своей жизни. У нее было бледное, овальное лицо, на котором, словно спелые поздние яблоки на исходе лета, горели красные губы. Медно-рыжие волосы, ниспадающие переплетенными локонами, были украшены пестрыми орлиными перьями. Она была одета в простое платье из рыжевато-коричневой кожи, спускающееся до пола, на плечах ее лежала тяжелая накидка. Она определенно была человеком — и все же казалась поразительно нереальной, будто сошла с древней, поблекшей фрески на фасаде какого-нибудь собора. Женщина приближалась к Кертису, возвышаясь над подданными-койотами, которые суетливо следовали за ней.

— Очень красиво, — сказал он.

— Мы старались как могли, — продолжала она, обводя рукой комнату. — Сначала было сложно даже с базовыми удобствами — даже с самым необходимым, — но у нас получилось. Это и вправду удивительно, если вспомнить, что мы начали с нуля. — Она улыбнулась своим мыслям и погладила Кертиса по щеке изящной ладонью. — Внешний, — задумчиво протянула она. — Ребенок Снаружи. Ты просто прелестен. Как тебя зовут, дитя?

— К-к-кертис, мэм, — пробормотал мальчик. Он в жизни никого не называл “мэм”, но сейчас это внезапно показалось уместным.

— Кертис, — повторила женщина, убирая руку. — Добро пожаловать в наше жилище. Меня зовут Александра, хотя большинство называет меня вдовствующей губернаторшей. — Она поднялась на возвышение и опустилась на трон. — Ты хочешь есть? А пить? Дорога, должно быть, была долгая. Наши припасы скудны, но все, что есть, в твоем распоряжении.

— Да уж, — сказал Кертис. — Пить очень хочется.

— Боря! Карп! — щелкнув пальцами, громко окликнула она двоих слонявшихся без дела койотов. — Бутылку ежевичного вина нашему гостю. И зелень! Одуванчики, черешки папоротника. И миску тушеной оленины — все для Кертиса, мальчика Снаружи! Живо! — Она одарила Кертиса широкой улыбкой и указала на свежий мох, уложенный вокруг трона: — Прошу, присядь.

Кертис, удивленный таким гостеприимством, уселся на мягкую подушку из мха.

— Мы простые люди, Кертис, — начала губернаторша. — Защищаем то, что принадлежит нам, и от леса берем только самую малость.