Громадный объем текстов писателей XIX века — это, конечно, для нас препятствие. Непонятно вообще, как они ухитрялись столько писать — без компьютера, от руки, стальным пером (а когда-то и гусиным), некоторые (и Диккенс в том числе) даже без секретарей-переписчиков… Впрочем, объемы Толкина и Джоан Роулинг тоже ничего себе; и далеко не все мы так ужасно заняты, как любим говорить — на телевизор и Интернет время-то находим? — так что препятствие не только в объеме.

Устарела тематика? Что нам Диккенс? Про что это? Нет давно никаких долговых тюрем, работных домов, служаночек, которых морят голодом, людей, что за весь день съели «хлебца на пенни». Нет — правда же? — богатых и бедных, нет беспризорных, нищих, побирушек, проституток, воровских притонов, нет невинных в тюрьмах, нет домишек без воды и электричества, нет детей, которых мучают в детдомах, нет больниц-развалюх, министров-коррупционеров, депутатов-кретинов, тупых нуворишей, фальшивых филантропов, богатых священников и бедных прихожан — ну конечно же нет…

Диккенс несовременен, даже если сравнивать с его же современниками Бальзаком или Стендалем: у его хороших людей на лбу написано, какие они хорошие, и все они в финале друг на дружке женятся, у злодеев непременно горящие глаза и перекошенные рты, и они разговаривают сами с собой о своих злодействах, проститутки слезливо каются, заламывая руки, кроткие детишки лепечут молитвы, умирая. Аполлон Григорьев: «…его [Диккенса] идеалы правды, красоты и добра чрезвычайно узки, и его жизненное примирение, по крайней мере для нас, русских, довольно неудовлетворительно, чтобы не сказать пошло: его… добрые герои для нас приторны». Не только для нас: Оскар Уайльд сказал, что над сценой смерти героини «Лавки древностей» (девочки-подростка) только бессердечный человек не может не… расхохотаться.

В романе современника Диккенса Энтони Троллопа «Смотритель» есть персонаж — писатель Сентиментальный Народник: «Неисчислимо количество злодейств, которые он разоблачил; боюсь, скоро он начнет испытывать недостаток предметов, и когда он добьется, чтобы пиво разливали в бутылки надлежащего объема, ему больше будет решительно нечего делать… О, г-н Сентиментальный Народник сильный автор, и мы верим, что его добродетельные бедняки вправду столь добродетельны и честные люди так необычайно честны… светские дамы нам прискучили, но образцовый крестьянин или добродетельный нищий все еще может разглагольствовать напыщенно, как в романах г-жи Радклиф, и его будут слушать. Вот его новый роман „Богадельня“: „Демон Богадельни был управляющим этого учреждения. Он был человек в годах, но все еще силен, его налитые кровью глаза испускали страстные взоры, у него был огромный красный нос с шишкой и двойной дряблый подбородок, раздувавшийся как у индюка, когда внезапный гнев охватывал его… Он, само собой, был вдовцом, и у него было две дочери…“ Теперь об обитателях богадельни… Условия жизни этих нищих были трогательно ужасны: в сутки их кормили на шесть пенсов при основании богадельни и кормили на те же шесть пенсов, когда цены выросли вчетверо… Ужасен был контраст между спаленкой этих стариков и богато убранной комнатой священника. Слова, которые они произносили, возможно, были какие-то не вполне английские, но красота чувства вполне искупала дефект языка; и как жаль, что этих стариков нельзя было послать проповедовать по всей стране вместо того, чтобы морить в несчастной богадельне…»

Самая жестокая атака на Диккенса случилась в 1859 году, когда журналист Джеймс Стивен в рецензии назвал «Повесть о двух городах» «помесью пирога с собачатиной и тушеной кошки»; он писал, что Диккенс «выработал рецепт зелья, которым заразил литературу». «От первого до последнего слова он старается выжать из читателя слезы или смех, и невежественная часть публики считает, что это и есть вся обязанность романиста…» Тогда же, Уолтер Бейджот, политический обозреватель: «…у Диккенса нет мужских способностей к рассуждению, а лишь поток эмоций, карикатуры и напыщенность».