|
Едва выбравшись из оболочки своего автомобиля, где никто не мог ей докучать, она тут же принимается дезинфицировать дом лесничего самым дотошным образом. Эти древние стены, способные вызвать дикие крики восторга у знатоков деревенской старины, — идеальное прибежище для грязи. Она очищает всё, кроме себя самой. Из багажника вынимаются огромные упаковки ваты; жидкие очистительные средства, ядовитые, как крысиный помет, вызывают у нее рабочий зуд от пальцев до кончика языка, она делает свое дело основательно, но беспощадно. По ее распоряжению шофер выстилает все ящики и шкафы чистой бумагой. После этого она принимает решение вообще не распаковывать свою дорожную сумку. Поверх столь леснически и княжески застеленных постелей она велит постелить свое собственное белье. Будь ее воля, она бы каждый день меняла и собственную кожу, которой уже многие с нетерпением дожидаются, чтобы надеть ее на себя или хотя бы примерить. А она на них неплохо смотрится! Она властвует над тысячами людей в экономической сфере, подобно главному выигрышу в лотерее. И при этом она находит все новые предлоги, чтобы никому лично не протягивать руку. Быть женщиной — постоянное помахивание колом гигиены. Над ней вечно кто-нибудь униженно склоняется. Поставщики подают ей пальто и шумно дышат в ее нестриженый затылок. Все это обилие крови, пульсирующей в разветвлениях сосудов, — оно рвется наружу, в жизнь, словно семя, которому тоже хочется потрудиться. Иногда оно прорывается, иногда нет. Яростно кипит посев несчастных обделенных в ее пререзервативном домике.
Завтра над местностью повсюду задернется кровавый занавес. Королю универмагов это очень на руку, он — скромный потребитель своего жаркого и своего вина, но в любую минуту готов подняться над самим собой. Он становится таким, каким его в данный момент хотят видеть. В обычной атмосфере он человек простой, для человеческих опытов не очень подойдет: что в нем такого особенного? В первую очередь он борец за природу и за ее дальнейшее существование, с тех пор как избавился от своих универмагов. Горячее всего он выступает за дальнейшее существование своих лесов. Он ведь, по сути дела, простой крестьянин. Но он хотел бы и сам продолжать существовать, причем со всеми удобствами, а значит, и все вокруг него должно оставаться таким, как сейчас. Это ему по нраву. Природа постоянно меняется, но в целом заинтересована в том, чтобы ее увековечили. То же самое и он считает для себя подобающими условиями. Он считает, что условия существуют прежде всего для него. Он ест себе и пьет, эта откормленная свинья с коронованным рылом. Он целует руку женщинам, общается с министрами и правителями, если он в настроении. Жареные голуби сами в рот к нему летят. Чтобы он спину гнул?! Да никогда! Только в одном случае — если прицеливается в благородную дичь, которая спасается от него, убегая огромными табунами. Противоречия обостряются во всей своей невинности, становясь пожизненными. Теперь лесоруб, и в этом есть оттенок унижения, прижимается, ища опоры, к жесткой узде старшего лесничего. Когда он, Эрих, пропал и перестал выполнять свою работу, этот человек собственноручно грубо прогнал его. Сегодня Эрих давит на предпринимательшу своим традиционным костюмом. Он весь с ног до головы зеленый, как нильский крокодил. Восторженно жмется к ней (он, как и любой мужчина, уже начал отличать вожделение от настроения) под тем предлогом, что дорога узкая и машина отдавит ему пятки. Шутки такого рода он отпускает слишком уж часто, и женщина не знает, что делать. Она отскакивает назад, хотя между ними забор. Над дорогой клубится пыль, поднятая каким-то «опель-кадетом», которого земля как-то терпит, и еще миллионы таких же вытерпит. Один из этих бесчисленных и безобразных находится здесь в своей обычной ежедневной поездке, которую он вполне мог совершить и без водителя. Вязаная дорожка со спущенными петлями день изо дня ведет его от грубо слепленного из бетона и камней домика мелкого крестьянина к крупной столярной мастерской в соседней деревне и назад. |
