Предпринимательша распахивает глаза в мир, состоящий из света, который ее не ослепляет, ей даже не нужно, чтобы ее показывали в кино, такая она уникальная, и к тому же очень богатая! Из прошлого ее концерна уже давно не всплывают истребленные и обойденные. Разумеется, она тоже знает историю и ее жителей: она лжива! Но если она все-таки существует, то правдивой сделали ее другие, так называемые предшественники (которые тоже уже умерли, но на фотографиях сохранились!). Она сама к этому отношения не имела и в правдивость этой истории не верит. Ей принадлежит авторство лишь современных приказов. Она всегда сверяется с бумагами. Чем бы она ни занималась, она всегда справляет собственную нужду на бумажном поворотном круге, она имеет дело только с этой вялой массой. Она — грузовик с прицепом. Бумага, белая-белая! Она хочет, чтобы бумага работала и на нее, это подневольное, это ангельское дитя на празднике Тела Христова, с терновым венцом власти на голове с удручающе разнообразными прическами. Как же ей совместить с собой власть — и ночь? В оболочке из собственного запаха. С нее на время сняты ее обычные функции, сейчас надо взять на себя все ужасы отпуска, к которым она оказалась не готова. Что делают богатые с отходами своего безделья — они швыряют пустые бутылки в море. Развлекаясь, человек особенно одинок, поэтому любит приглашать гостей. Мертвые звери выкатятся завтра из своих самодельных убежищ, и под прекрасной сенью природы их отправят к месту сбыта, положив на маленькие тележки с соломенной подстилкой. Работники уже имели с этими тележками дело и по праву относятся к ним недоверчиво. Со стен будут криво ухмыляться черепа. Они умрут не во имя голодающего человечества, для которого по всему миру собирают излишки, нет, два политика, король универмагов и еще несколько подобных им лиц даром отдадут их местным жителям. И политикам тоже кое-что дадут, чтобы потом можно было на них положиться и они в решающий момент смогли бы покинуть народ свой.

Предпринимательша сворачивается в клубок, как эмбрион, она принюхивается даже к своей промежности — да, надо мыться. Она противится изо всех сил, ни за что не хочет идти в хозяйскую ванную, всю увешанную новыми полотенцами. Она застыла в исходной позиции, одинокое войско без войны. Завтра она будет делать то же, что и все, кто, к счастью, является охотником, а не гонимой дичью (ох и травля же завтра будет!), ибо в своей профессиональной жизни они все насмерть затравлены, такая гонка постоянно! Непостижимым образом оказавшись в этой местности, оторванная от альпийского бастиона своего письменного стола, который остался в нескольких часах езды отсюда, она смотрит сквозь решетчатый оконный переплет, чтобы узнать, какая погода. То есть делает точно так же, как делаем мы, люди, получающие сведения о ней только из бумажных источников. Мы листаем журналы, собирая сведения про нее и ей подобных. И при этом она совсем рядом. Хотя бы один из подчиненных ей бы сейчас не помешал. Может быть, под каким-нибудь предлогом еще раз вызвать сюда шофера, который ей сейчас совершенно не нужен? А где, интересно, резвые собачки? Вот бы кто-нибудь еще раз постучался к ней в дверь. Киноактриса сейчас вовсю развлекается со своим королем, который под воздействием жаркого и вина, развалившись прямо на полу, дал волю всей своей грубости, которую до сих пор он чуть придерживал и которая просматривалась в выражении его лица, дожидаясь своего скорого часа (грубости, вышколенной многочисленными успешными арийскими приватизациями еврейской собственности, которые, правда, давно остались в прошлом и поэтому — вранье). Для него всегда зеленый свет и свободный проезд. Этот человек снимает обувь царственными движениями, никто на свете так не умеет; даже если непреодолимые желания его сильно подгоняют: на такое способен только миллионер, и поэтому вам никогда не быть миллионерами. Многое этому человеку безразлично.