| Оптический прицел уставился на обозреваемое им: вправо-влево, поправочка; он по праву помогает прицелиться. Скала. Мужчина ничего не видит, он привык смотреть только на шаг вперед. Солнечный прибой, пена облаков — все это, бушуя, набегает на конвейер (отмирания — аминь): американские горы звериных окороков, подарок природы. Как хорошо, что у нас есть холодильный шкаф с глубоким замораживанием! Полная ужаса, изучает природа своих до сих пор не удовлетворенных кредиторов. Эта женщина завтра опять сядет за руль пятисотого «мерседеса», снабженного встроенным телефоном. Все ненужное она сотрет из памяти полностью. Сидя на своем высоком сиденье, она с тихим бульком отопьет из серебристого флакона. Одно хорошо получилось: что мы фотоаппарат с собой прихватили. Лопаясь, чувствительный бег зверей всасывает самое себя. Отряд бульдозеров тащит нагретые солнцем тела на теплую перину из навеки застывшего отчаяния. Шипя, срывается со склона лавина, бесстрашно мчатся охотники ей навстречу. Другим лавинам везет меньше, в пору зимнего спорта они порождают вражду не на жизнь, а на смерть между стихией и туристом, который платит деньги. Один крестьянин лет тридцать назад чуть было не сыграл в снежный ящик, так он до сих пор избегает натуральных продуктов природы. Зимой он теперь ни под каким предлогом никуда из дома не выходит. Черный полог боли раскинулся до небес. Природная катастрофа бывает белой, она бывает сильной. Одна баварская герцогиня, например, срывается в своем джипе в пропасть и, отныне невидимкой, путешествует дальше в усмиренной ею тачке природы, но недолго. Конца ее поездке теперь не будет. У нее было одно-единственное хобби (теперь нет никакого): так ведь и производство чего бы то ни было никогда не кончается. Пройденный путь — под неусыпным оком тахометра. Ветер меняет направление, и теперь зверь учует вас много раньше. Охотник преграждает путь своим собственным телом. Вот дом, мы смотрим на него. Главный объект в нем — это пластик. Молодому человеку предстоит одолжить им на время свою субстанцию. Ему скажут, на какой срок. На этой машине он доедет до Железных Ворот и даже еще немного выше! Но потом ему придется пустить в ход ноги. Он — человек бывалый. Здешние земли повсюду испещрены слабой изморозью его шагов, которая быстро тает. Его следы слились в островки и греют землю. Все проходит, все напрасно. Охотник говорит с улыбкой, когда ему поневоле приходится узнать все о болезненном состоянии лесоруба. Эта женщина лишена сострадания, мы видим это на иллюстрации А. Пластик — замечательная субстанция, наполненная пеной сточных вод. Супруга все время только и делала, что терла посуду этой убогой щеткой. Она из кожи вон лезла. Но сейчас-то мы находимся на природе, какое волшебное скольжение, всякий охотник об этом мечтает. Улыбаясь от смущения и нежности, молодой человек указывает на виновника своей болезни — на лес: он везде — и здесь, и там. Он не нытик, он выставляет напоказ страшные шрамы. Он робеет. Владелица концерна делает из этого общие выводы о нем. С одной стороны ее интересует то, что мягко, а с другой — то, что твердо. Какой долгий путь, его не измерить птичьим полетом: от такой женщины до застывшей продавщицы универмага с ее растопыренными средствами передвижения. Кроме того, эта женщина — издалека. Она спрашивает: а что, неужели вы не видели, что дерево падает прямо на вас? Его чистой совести, собственно говоря, недостаточно для существования. Природа иногда грозит глупым смутным светом в конце тоннеля, если ей ничего другого в голову не приходит. Там, где выход, маячат головы. Все они уже затерялись в чаще (или потеряли кого-то другого, близкого, явившегося без предупреждения). За природой можно повторять всё безнаказанно. Жестоко ложатся тени на сгорбленные спины. Странные строения вздымаются вверх, в них нет ничего, что напоминало бы людей или могло бы людям пригодиться. При всей подлости, которая свойственна природе, она спокойно терпит любую руку. |
